Агамали Мамедов: Звук самой громкой тишины
ТЫ ВЕЗДЕ, КРОМЕ ЗДЕСЬ, И ЭТО БОЛЬНО (РУПИ КАУР)
Доктор социологических наук, профессор, организатор высшего образования Агамали Мамедов – автор свыше 35 литературных произведений, которые разбросаны по литературным журналам и сайтам. Читатели SakhaLife и на этот раз первыми прочитают новую сказку для взрослых от Агамали Куламовича Мамедова.
Говорят, что мы все родом из детства! Буквально все и все вынесли оттуда. Носим в себе детские картины и образы, радость и печаль. Зачастую даже мелочь помним. А иногда и обиды! А обиды… они и в Африке обиды. И еще какие. Там же жарко. А в жару все расширяется. Посему и все там большое. Так и у нашего героя. На него невозможно было не обратить внимания. Большой и очень грустный бегемот/гиппопотам в цирке. Поневоле обратишь взор. Делает вроде все, что нужно, причем без огрызаний, как пумы или тигры, но при этом была какая-то глубинная тоска в его глазах. Эх, знал бы я их язык, понимал бы? Вроде бы и к языкам тягу имею, но то ли учебников не было, то ли лень обуяла. Ах, да, вспомнил — учителя и школа виноваты. Это, как обычно. А кто ж еще? Может, и поговорил бы с ним по душам. А теперь, дорогой читатель, довольствуйся тем, что я прочитал в его глазах. Ох, как непросто было мне. Жесты у бегемотов иные, хоть и южане, но не особо размахивают руками… Вот, поди догадайся.
Итак, родился он, как и все порядочные бегемотики, ночью, в кромешной тьме Большого озера. Озеро и впрямь было большим. Даже пребольшим. А он был еще совсем маленьким. Таким маленьким, но уже реальным бегемотиком. Мутная вода озера была для мам-бегемотих лучшим местом. Тепло и скрытно. Отдельных палат не надо, боксов и штор тоже. Посещения зато не ограничены. Цветы и посылки доставляют всегда.
Бегемоты не понимали сухопутных, что рожают у всех на виду (и не краснеют даже!), перед всеми и в солнечный день. Стыд всякий потеряли. А как же таинство рождения? А возможный сглаз или инфекции?
Кстати, до сих пор не знаю, как писать: «Роды у бегемотих»? Не то. Совсем не то. Помню со школьных лет «выжереб кобыл и окот кошек». Ну, еще и «опорос свиней». Далее, наверное, по аналогии «выхухол выхухолей», «выпрыг кенгурей», «вылет летучих мышей» (ой, не надо про них — провинились! И еще как! Говорят, Ковид разнесли по всему свету) и, наконец (авторство оставьте за мной) — «гипопотаменье бегемотих». Звучит вроде хорошо. И по-научному. А раз по-научному — значит, мне в плюс. Авторство прошу не забывать. Итак, состоялось долгожданное гипопотаменье большой бегемотихи Томы.
Подружки матери нашего героя сами тоже недавно трудились над основной своей функцией, установка сверху дана была, поэтому охраняли будущую маму и как-то по-своему ее подбадривали: «А у меня все гораздо хуже было. И никого рядом не было. Озеро было на карантине». И все в таком духе. Но еще и оберегали. А то ведь крокодилы зачастую не прочь нежное мясо юных бегемотиков отведать. Со взрослым-то слабó им справиться! То-то. Знай свое место, скользкая зеленая ящерица! Вот догоню и наступлю, будешь, как васаби!
Но мать его крокодилов всё равно б не увидела в тот момент. Вода все‑таки. И сыночек-то вышел немаленький, весьма упитанный, даже по бегемочьим стандартам. Говорили соседки, что не зря кричала, ревела. Богатырь, наверное. Короче — все, как у всех. Кроме, так сказать, малыша. Но было в кого. Отец-то был даже для бегемота уж очень импозантным, ходил медленно, переваливаясь, слышать других не хотел. Все фасон некоей молодости держал. Так и звали его все Фараон. Тут мать Тома, вспомнив мужа, прослезилась. А что? Бегемоты, говорят, весьма чувствительны. Особенно вдовы и разведенки. Просто они это ловко скрывают. Зато песни про горькую судьбу свою так задушевно поют, что прям слов нет. Так за милыми вдовьими разговорами и воспоминаньями, карантин прошел.
Кстати, давным-давно даже пьесу ставили на подмостках театра «У озера». Название было откуда-то скопировано — «Бегемоты тоже плачут». Но почему-то все звери катались со смеху. Особенно обезьяны и гиены. Что с них возьмешь? Лишь бы зубы поскалить. Сами-то только дразнить могут. А поставить что-то приличное? Интересно, как бы они (обезьяны и гиены) поставили бы трагедию? Представьте, выходит скособоченный диктор-гиена и объявляет: «Нет повести печальнее на свете»… А в ответ — гы-гы-гы! И пусть диктор объявляет, что де третий уже был звонок. А зверью все по боку. Гы-Гы и Хи-Хи. И так всю пьесу. Их не отключить. Чуть не написал по-другому.
Ну ладно, бегемотики, говорят, не злопамятны, но память у них прекрасная. Вот и решили на своем Сборе: «Не будем мы потехой для всех. Пусть так и живут во тьме без волшебного света бегемочьего театра. Вот так и будет!» Вот не будет театра, и все! Как отрезали. А слово крупных существ всегда — закон. Пусть наслаждаются все обычной обезьяньей эстрадой. Господи, даже в далекой жаркой Африке это поняли. Есть у нас шансы. Есть!
Мальчика назвали традиционно — Хипо. Во-первых, имя родовое. А во-вторых, чтоб не сглазили. Жалко же! Мать старалась. Говорят, отцы тоже играют некоторую роль при рождении. Уж очень крупненький он был. Как мать его укладывать будет на ночь? А если вдруг пробьет на нежность маму и захочет она вдруг, например, на руки взять? Или зубки (представили?) прорежутся? Ну, как милое дите на руки не взять?
А так чудно звучит «Хипо». Можно — Хипочек мой. Или Хипушка. Нет, для Хипушки другой хаер нужен. Может, и тату даже. Не смоет? И одежда рваная. Тоже не пойдет. А тут выплывает амбал в центнера 3 такой: «Что, мам, звала?» А вырастет, станет (мать плюнула в сторону крокодилов три раза) начальником, будут звать Хипократом или Хипосфеном. А может, и (мать закатила глаза) Хипонибалом Фараоновичем Младшим. Такой будет Джуниор! Круто звучит. А там и историки, как всегда, появятся. Борзописцы, что создадут Летопись Славного рода. Как же без них? Тема-то и для диссертаций прекрасная. Сделает мать Тома его Правителем. Сделает. И въезжать на гладь великого Озера он будет на запряженной четверке крокодилов. «Красиивоо», – мечтала мать. Да, четверки пока хватит. Пока скромность нам нужна. Но только пока! А там и по мере роста на иной класс можно перейти. Класс-S. А там и на Люкс перейдем. Вообще мать-одиночка в среде бегемотов тоже считалась страшной и всепробивающей силой, а при четырех тоннах особо. Спорить с ними не советую. А оспаривать гениальность ребенка тем более. Дети бегемотих-одиночек просто абсолютно во всем талантливы. Только там этот порядок рождения гениев есть?
А так он рос прекрасно. Во всех отношениях. И во все стороны. Детство ничем и никто не огорчал. Попробуй! Правда, играть с ним не особо любили: то на лапу невзначай наступит, то парочку бунгало снесет играючи. Вообще-то строить надо лучше. Правда, намедни он с какой-то носорожихой, тоже балованной, единственной дочкой старого Вура, столкнулся. Так мало им обоим не показалось. Прям 3-й закон Ньютона все вспомнили. Ой, кажется, в Африке Ньютона не очень почитают. Колонизатор же. А так, мажорам и там тесно. И вечные споры о том, чей батя круче, у кого шкура толще. И никто не хотел уступать. Вроде б и велико Озеро, а разъехаться не всегда получается. Тесно им там.
С кого они это скопировали? Она росла уже с кривым рогом, кто ж на ней женится теперь, а он вынужден уже носить очки. (Тихо. Тсс. Это тоже по Ньютону так). Ну, при его весе плохое зрение не очень затрудняло жизнь. Не все, что под ногой, он замечал. Тем не менее он теперь уж ходил (а делал это в силу некоторых особенностей степенно) в очках. Ну, весь в отца. Хотя говорят, что мамы не приветствуют такие сравнения. Конечно, очки были не простые, оправа из слоновьих бивней (крокодилы постарались! Дар ко дню рождения. Понимают. Могут же иногда. Или боялись уже. Пора!), изящные, что в придачу к его обаятельной физиономии умиляло мать. Носил он, конечно же, не только очки. В соответствии с возрастом и шортики с лямочками. Пока с лямочками, со временем и на ремни можно перейти. Причем, они (ремни отцовы) ему очень шли. Старые, протертые. Кажется, из воловьей шкуры. Ремни подчеркивали его стройность. Так, бегемотик, опоясанный уже, не просто пацан. А стройный пацан. Талия есть. Почему шортики? Жарко ведь. В брюках особо там не походишь, цепляются за коряги всякие. Да и заползти туда могут некие гады озерные. Иногда, правда, мальчишки (как и всюду) уединялись в заводи, тихие, и плескались голыми. Что за радость? Ну, ему за эти сеансы «ню» больше всех доставалось. Положено. Все судачили: «Сын самого Фараона».
«Жил бы сейчас его отец, – с горестным придыханием приговаривала мать, – он бы его приструнил». Хотя, что в этом купании предосудительного, им никто не объяснял. А так, как и всюду, «нельзя» говорят взрослые потому, что нам (им, взрослым, то есть) это делать не хочется. Или уже не могут? А раз нам, то вам и подавно! Хорошо еще, что у них скамеек у озера нет, тогда б количество запретов резко выросло. Вот странная закономерность: чем больше скамеек, тем больше запретов. (Надо авторство за собой закрепить. Уже второе. Так и зарабатывается авторитет). Правда кто-то сказал по секрету (а в озере эти секреты распространялись молниеносно), что старухи злобные якобы наняли акул и те караулили маленьких мальчиков с целью реального уменьшения численности бегемотов. Ну, вам понятно, да, о чем я? Следы вели к опять же крокодилам. Те еще твари. Зеленые и скользкие. Весьма скрытные, да и характер поганый. Но попробуй — докажи. А так, напугали всерьез. Детская психика весьма ранима, вне зависимости от веса. Плавать только вместе, за буйки не заплывать. Шортики не снимать. Смотреть в оба. Ой, кажется, это из другого рассказа.
Как и положено всем детям, Хипо рос нормальным (если размеры не учитывать), обычным озерным пацаном. Так, сиротинушка озерный. Правда играть не все с ним решались: то на ногу невзначай наступит, то бороться начнет и в объятьях ненароком чуть не задушит. Он даже иногда не понимал своей силы. Но в драках — горой (в прямом смысле) стоял за своих. Мать и ругала его, и гордилась. Ну, весь в отца! При этом она всегда утирала набегавшие слезы. Но шутки у него были такие же. Ой, не по весу. Явно не по весу.
Вот подойдет милый слоненок-ботан в очках к озеру. И никому не мешает — и вдруг такая пасть из воды. А-А-А! – кричит ботан, а ему (Хипо) весело.
Или по берегу пробежится. Нет, не пробежится. Пронесется этакое чудище (а так он выглядел в глазах всех, кроме его мамы), и тут не то что страусы, но даже львы разбегались. Хотя им к ору не привыкать. Себя б послушали. Хоть плавки не забывал надевать. Страусы все время при его очередном пролете заранее головы в песок прятали. Так, на всякий случай! А то вообще сраму не оберешься. Да, – думала вся его родня, – было б училище Озерное, выучился бы на кого-то. Профессию приобрел. Вышел бы в бегемоты! Так все позакрывали. Кризис, говорят.
Не только мама Тома, но и другие бегемотихи начали приглядываться к нему, еще бы: стройное (правда, не все эту точку зрения на моего героя разделяли) пятитонное существо было весьма привлекательным. То попросят его бревно отодвинуть, то детей посторожить при купании. Один его вид отпугивал всех хищников. Крокодилы «нервно курили» в глубине при одном лишь его появлении. Но он был еще юн, а взросление, говорят, не всегда приходит с весом. Ему бы с пацанами побегать, побороться, а томные взгляды взрослых и их глухой шепот не были понятны ему. Не понимал еще своего милого обаяния. Но с этим рано или поздно знакомились все юные создания. А он пока был просто дурачлив. Возраст такой! Да и мама следила строго. Никаких посиделок допоздна. Помните наш посыл о бегемотихах-одиночках? Да и дома она особо не привечала никого. Тем более у нее была цель лишь одна — вернуть семью на трон. Господи, хорошо, что у них в озере не было музыкальной школы. Не знаю, может, и открыли уже. Для гармоничного воспитания мама и туда б его отдала. Представляете молодого Хипо на уроках сольфеджио или в балетном классе у зеркала?! Причем, второе даже интереснее. Или распевки.
Так что и не такая уж тяжелая жизнь у него была. А ограничения в общении с бегемотихами с низкой социальной ответственностью не помешают. Ни-ни. Впрочем, не только им…
Но почему всегда что-то получается вдруг? Нет, чтоб как раньше: «Вечерело. «А не откушать ли нам кофейку?» – сказала графиня…»
А сейчас жанр, видно, такой или время — всё вдруг.
Короче, жарко было невыносимо. Все разлеглись в тени. Никто никого даже не гонял. Жара же. Рой москитов. Только успевай отмахиваться, высунув лишь нос из воды. Только молодой и неугомонный Хипо в своих новых плавках (а нет, уже шортиках — взрослый же!) от скуки что-то напевал на берегу. Репертуар был так себе. Обычная попса. Но ему было всё по барабану. Не как по инструменту, а фигурально… Главное, что сам «тащился» от своего пения. Ну да, не Паваротти. Но тоже ничего. Еще вырастет! Да и грудь большая, может еще громче спеть. И вдруг (я же говорил): смех. Смех? Надо мной? Да кто посмел? Затопчу. А ведь может. «Ну так выходи, если такой смелый!»
И вышел.
Вернее, вышла. Та самая носорожиха, которой он (Хипо) как-то рог чуток по неосторожности свернул. Играли малыши. Теперь-то рог был прямой и даже по-своему изящный. До чего ж прогресс дошел? Музыкальных школ нет, а рога уже обтачивают. Так, глядишь, скоро и губы будут накачивать. Право, остальные части тела им накачивать не надо. Природа сама их ими наделила. Причем щедро. Весьма.
Ба-а-а, ужель та самая криворожица? А какая гордая. Ой-ой! И с чего это? Подумаешь. Подбежать и сбить бы ее с ног, чтоб знала, над кем смеялась.
Но, во-первых, не так все просто. Ее изящество было в не менее добротную фигуру обрамлено. Полное совпадение формы и содержания в отдельно взятой особи. А во-вторых, что-то накатило на него. Он вдруг (снова вдруг) захотел подлететь (хорошо, что не сделал) к ней с букетом лотосов. И кружиться с ней в непонятном танце. Ему показалось, что они вместе могут летать над озером бесконечно. И наплевать на всех. Но это ему только так показалось. Не надо, Хипо, только не это. Не летай, ради всех святых праотцов твоих. Остановись, мгновенье. Ты и так прекрасно. Но нет же мамы рядом. Впрочем, так всегда. Нравоучения давать — так все взрослые рядом, а как сложный вопрос — всегда один. Маленькая носорожиха (а звали ее Тина — вот имена у них прикольные!) своим писклявым голосом сказала: «А ты мог бы в другом месте петь?» При этом она, прыснув, добавила: «Если ЭТО можно считать пением…»
Что ж, хоть и маленькая, а уже целый носорог. Воспитания — ни-ни. Ни тебе спасибо, ни тебе здрасьте. И вообще, вы тоже заметили, они все какие-то вечно угрюмые. Что-то бурчат, всем недовольные. То вода горячая, то под ногой кто-то бегает. Вот и у Тины, видно, такие воспитатели были. Хотя порода обязывала заиметь хороших гувернанток. Вот наши бегемотики улыбнутся, так улыбнутся. Во всю пасть. Открытые и дружелюбные. За пазухой ничего не держат. Говорят в лицо. Правда, и вес позволяет говорить свободно, не оглядываясь на чье-то мнение.
Прошли дни, Хипо почему-то не находил себе места, мылся и чистился целыми днями. Птичек просил уже с утра почистить ему пасть (которую мой герой называл ртом). Мило, правда? Сменил песенный репертуар, пацанский блатняк был забыт. Появились попытки самостоятельного творчества. Я слушал. Ну, так себе. Попса обычная. Орет, как и вся молодежь. Ни о чем и никак.
Стал поджидать ее у тихой заводи. Любовался ею издали. Восхищало его в ней всё: и точеная фигура, и изящество в ходьбе. Стал ей цветы носить, причем большими охапками. Кажется, и она ждала встреч с ним. Пошли прогулки, вернее, пробежки. На берегу тихо роптали: «Раньше один бегал, так теперь их пара. Скоро и позагорать будет негде …» Гиены плотоядно ждали травмированных и раздавленных. Но пока все вовремя успевали отскакивать.
Но не все было в норме! Старик Вур — отец Тины — был в гневе. Вот донесли же. Кому уж очень помешала сия стройная и гармоничная пара? Тине по вечерам читалась длинная лекция о вековой непримиримости носорогов и бегемотов. На той стороне озера читалась такая же, но с противоположными акцентами. «Они рогаты и неопрятны». Не сговариваясь, молодые с воздыханием произносили, что он/она не такие. И на дворе уже иные времена.
А когда прислушивались к молодым? Было разве так?
Мнение старших было, как во все времена, неоспоримым. Хорошо, что Хипо был толстокожим, в хорошем смысле слова, не так переживал и лишь обдумывал варианты побега в иные озера. Там и вода чище, и лотос свежее. А что, он всех прокормит. И защитит! Это точно. А то, что у них не будет собственных детей, его пока не беспокоило. Молодой же еще. Прогулки под луной и серенады были пока ему важнее. И потом есть же лигры. О! И почему бы не появиться бегерогам или носомотам?
Но у носорогов было все сложнее. На одних нотациях они не успокоились. Ох, до чего же они упрямые, эти старые носороги. Вот упрутся и стоят на своем. По-носорожьи, до конца! Никого не слушают. Лишь бы по‑своему сделать. Решено было ее послать заграницу, родные же обещали ее пристроить. «Не помешает, – подумал отец. – Да и ума поднаберется. И лучше себе найдет. Из наших! С красивым рогом. И аккуратной пастью». Себя-то они считали лишенными всяких недостатков, эталоном.
«И делать надо, не откладывая. Куда тянуть? Скоро весна, попробуй удержи молодых. Центнеры гормонов — это не птички на дереве. И не вздохи под луной».
Хипо попросили томные бегемотихи, (все беды от таких) принести брёвна в дальние озера, а Тина пошла якобы к бабушке. Вот так и расстались. Просто. В один миг. Как-то играючи. Не всерьез. И казалось, что скоро все вновь наладится. И будут они по-прежнему бегать по берегу, разбрызгивая воду. Но… увы. Как писал один классик, не было повести печальнее на свете, чем повесть… Далее забыл. Жалко!
Прошло и лето уже. Скоро хмурое небо разверзнется хлябями. Потоки бурных вод смоют летнюю грязь. Но не было у тихой заводи милой Тины. Не видны были ее красные шортики. И Хипо петь перестал. Мать приводила разных подруг с девочками. Все прям на выданье. Некоторые даже еще в бантиках. И черненьких, шоколадных, даже одну блондинку, но всё не то. И танцевать не хотелось ему. Какие танцы в печали озерной?! Вот не то и всё. Прям, как у классика: И чай ему не пьется, и рыжиков соленых он ест. Загрустил Хипо и, причем, всерьез. Пристрастился к гнилым фруктам, сомнительные компании пошли. Стал всем грубить. И мать была в печали… Дошло теперь? Ну, зачем их разлучили? Кому стало лучше? Старикам, что подтвердили свой авторитет?
Но когда старый Вур пришел к ним, она не узнала его. Он был весь черный. Чернее не то, что тучи, а даже одиноко стоявшего на берегу обгоревшего баобаба. И, собрав силы, с горечью произнес; «Нет больше Тины с нами. Ее выманили из озера ради рога. Продали нашу Тину охотникам. Вот всё, что мы там нашли. Отобрали с боем у гиен. Пусть будет теперь у вас. Только часть шкуры осталась нам всем. Что же мы наделали с тобой, Тома?…» Озеро стало черным для Хипо. Все немило, все рухнуло. И из-за чего! – кричал он? Из-за размеров? Или цвета? Разреза глаз?
С тех пор прошло несколько лет, Хипо живет уже в цирке, поймать депресснякового бегемота, даже таких размеров, охотникам было совсем не сложно. Да и не сопротивлялся он особо. А зачем? Смысл-то в чем теперь? По вечерам теперь он веселит детей. Абсурд. Весьма достойное занятие для отпрыска знатного рода. Забирается на скамейки всякие, ходит по кругу, что‑то ест из чьих-то рук. Подумать только, всего лишь клоун, только большой. А слезы его все принимают за старость. Грусть его была никому не видна. И не расскажешь кому-то. Ведь он лишь Арлекин. Значит, в любом случае должен веселить всех.
А он, наматывая метры на арене, вспоминает с грустью свое озеро и свою Тину. Так её никто ему и не заменил. Остался бобылем. А ведь и он мог бы приходить со своей семьёй на праздники. Гордился бы ею! Покупал бы всем шарики, мороженое, от души бы радовался, поглядывая на свою Тину. Сейчас его зовут Хиппи, а ему пофиг. Просто пофиг. После Тины хоть крокодилом.
Читайте так же
+7 (999) 174-67-82
