Агамали Мамедов: Сказка для взрослых или Речь истины проста

(заветы Эбэ Хрумяшки)

Доктор социологических наук, профессор, организатор высшего образования Агамали Мамедов – автор свыше 35 литературных произведений, которые разбросаны по литературным журналам и сайтам. Читатели SakhaLife первыми прочитают новую сказку Агамали Куламовича, только что из-под пера автора.   

Ничто не является несчастьем,

ежели ты его таковым не считаешь

Боэций

Когда выезжаешь из нашего города, всюду видны стойкие и бдительные сторожа. Зовут их — Евражки. Вроде б тоже суслики. Но иные все-таки. Они будто контролируют скорость движения, провожая пристальным взглядом каждый автомобиль. А ведь наверняка у них есть своя жизнь, может, нет, не может — наверняка тоже ой какая непростая. А кому сейчас легко? И врагов у них куча — ареал их проживания постоянно сужается. Былые просторы вокруг города сменились множеством дач. А попробуйте на небольшом пространстве выстроить эту извилистую систему евражьего «метрополитена», чтоб спрятаться, выжить в лютую зиму, сохранить все накопленное непосильным трудом в знойное лето. А еще обустроить жизнь молодым, соорудить для нового потомства ясли и детсад. Конечно, были и у них свои Всезнайки. Когда было тихо и спокойно, многие буквально выпрыгивали из своих роскошных шубок, представляя свои Программы Счастья для всех Евражек.

Но тот год выдался сложным. Очень сложным. Рядом появилась мусорная свалка, а там — крысы, вслед за ними и лисы. Тревожно смотрели на будущее молодые мамочки. А жизнь бабья, что у евражек, что у очень красивых белок или норок, не была усыпана розами. Север! Розы здесь не приживаются. Так жизнь сложилась. Здесь климат иной! Да и «учителя» все чаще попадались хорошие. То стрельнут — так, ради забавы, то камень швырнут, а то и нору разворошат. Вот интересно, а если бы евражки были большими и могли бы просто так, по приколу, разрушать дома людские? Ну, да ладно, что о несбыточном говорить? А решать проблемы все-таки надо. Некоторые ратовали за воссоединение всех евражек на севере, иные горе-мечтатели — откуда они это знали? — призывали к союзу с американскими или азиатскими сусликами. Крик зашкаливал: Азия нам поможет. Нет! Только союз с Америкой.

Не сразу все евражки приняли Эбэ Хрумяшку за самую главную. Были и постарше ее. И поопытнее. Но она всех поражала своим жизнелюбием и оптимизмом. И крепко, очень крепко стояла на земле. Столбиком. Во всех смыслах. Не было у нее иллюзий. Никаких. Просто не было. Она давно уже была прапрабабушкой. Но очень бойкой, подвижной, иногда даже стремительной. Хрумяшка не собиралась со сверстницами для обсуждения своих болячек, хотя ей тоже было что вспомнить. Ох, как иногда и ей хотелось поныть. И цены на лекарства не обсуждала. Ой, это же из другой оперы. Про других. И Хрумяшке тоже было от чего поныть. Шрамы красовались на ее лапах еще смолоду. И прихрамывала она своеобразно. За что ее ранее поддразнивали — Смешняшка! Детям казалось это веселым: Хрумяшка-Смешняшка! У них же, у детей, вся жизнь впереди. И есть у них свои снадобья и лекарства от старости. Не сказать, чтоб шрамы особо украшали, но и не уродовали. Мех, как правило, все скрывает. А евражки — это еще и мех, причем очень теплый. И к дождю косточки у Эбэ опять же ныли. Но она всегда, что было удивительно для ее почтенного возраста, держалась бодрячком, еще и напоминала всем о тех, кто вообще не дошел до сопок. Был склеван орлами или съеден лисами. И так ведь бывало.

Да, город в последнее время сильно разнесся, раздался вширь, раздулся. Дачи продвигались все дальше, занимая благодатные поля — евражью вотчину — своими огородами. Вместе с дачниками на лето приезжала шумная детвора. Не стало покоя от их бесконечных «приколов». Автомобильные запахи гнали евражек все дальше от насиженных мест, нарытых тоннелей. А дальше особо было некуда. Эххх, любили вспоминать старики: раньше все вокруг города было нашим. И мы соблюдали порядок во всем. Ни крыс, ни бездомных собак и кошек, коих дачники почему-то «забывали» каждую осень. У нас была великая история! Не зря же в честь нас назвали самый крупный континент. Между прочим, другие животные этого не удостоились. Вот так! Знай наших! А эти, как их там, разве что в качестве герба. И только! Нет ни Бобровии, ни даже Волковии, а вот Евразия есть. Эбэ Хрумяшка не поддерживала их. Все это было. Было и прошло. И все! Что воду в ступе толочь? Миражи были ей не нужны. А пока — отходов становилось все больше, территории — все меньше, вероятность сгинуть — все выше. И труднее стало прятаться, сохранять себя и неразумное пушистое потомство. А сколько было глупцов, принявших свет города за великое Северное Сияние… Оно манило их, любопытных, огнями проносившихся по дороге машин. Сколько же их там просто передавило! Так все остальные-то живы! «Надо научиться жить сегодня, сейчас», – твердила она всем. Да и молодых мам не попрекала, что де мы в ваши годы по 20 евражат выводили и ничего. И по полю еще крутились, пищу всем добывали. И дети были точь такими же шалунами. Успевали все сделать, не чета вам. Наоборот, она всегда помогала молодым мамам: то травки вкусной принесет, то просто посидит рядышком и выслушает, а то и совет даст или притчу поведает. Например, такую…

***

Сказ про халяву

Зоологический памфлет

В тундру NN въехала бричка. Нет. Стоп-стоп.

Во-первых, кто-то уже так писал.

Во-вторых, не бывает тундры NN.

Всякая, даже маленькая, тундра не имеет своего названия. Тундра — и в Африке тундра. Хотя с Африкой, кажется, лишку хватила. А то «NN»! Да и какая бричка доедет до тундры?

Ладно, не так начала. Бывает. Праздники же!

Как-то в тундру, не далеко и не очень близко от наших мест, въехал автомобиль. Автомобиль как автомобиль. Обычно машины (не брички) здесь или меняли колеса, или заливали в свои загадочные недра воду. Иногда и мыли, оставив нам в качестве оплаты грязные лужи. Берите, мол, не жалко. Так уж повелось с давних времен.

Ой, кажется, опять не туда пошла. Какие автомобили в давнюю пору? Да еще и в тундре… Вездеходы, разве?

Ну, скажем так, с тех пор, как здесь провели дорогу. А давно это было или нет — решать вам. Итак, въехал автомобиль. Дама, вышедшая из авто, была не очень торопливой (неужели жара ее не достает?). А знает ли она, что здесь водятся страшные ящерки, змеи с пауками (уж не говорю о волках)? Припугнуть ее, что ли? А то тут расселась. Она и впрямь не торопилась, долго оглядывалась вокруг, что-то фотографировала на телефон. И затем, позвонив, громко сказала: «Да, именно здесь и будем снимать».

Ну, щаззззз! А нас-то спросили? Нет, чувствуем: здесь одними пауками точно не обойдешься, придется опять обращаться вниз, в самый низ. К змеям! И пусть жути нагоняют. Будут вам и съемки, будут вам и кадры. А давайте сразу ужастики снимем. А может, нам еще в массовку к вам записаться?! Так, для вашего успеха. Нас и спрашивать не надо. А ничего, прикольненько так получится: зайцы бы спортсменов изображали, гадюки — влюбленных, ну, а мы, евражки, — стойких воинов. А там и пошло-поехало. Короче, танцуют все. Ой, извините, снимаются все! Ураааа! Мы на главном шоу года, и это шоу у нас, в тундре. Дождались!!

Вот так и развлекались. И доразвлекались. Это было какое-то нашествие. Вскоре нашу тихую благодатную обитель было не узнать. Машин, опять же повторю — не бричек, понаехало, как на знаменитое ралли Париж-Дакар (это нам туристы рассказали — заносит их в наши края иногда). Установили сотню ламп, прожекторы и, главное — галдели целыми сутками, ночей-то у нас летом и нет. Будто никто ничего не слышит. И не видит. Солнце краснело от этой кутерьмы. Уже и тетерева все слышать начали, совы ослепли, солнечные очки себе заказывать стали. Старые змеи отощали, ибо не знали, когда выходить на охоту. Как-то неприлично охотиться у всех на виду, под софитами. А где же романтика?

Но некоторые (не скажу, что самые разборчивые) весьма неплохо приспособились объедки после бесконечных празднеств таскать к себе в норки. Гордость (вернее, ее жалкие остатки) не позволяла на виду у всех поедать это пищевое недоразумение. А так, в общем и целом, ничего. Вкуснее, чем зазевавшаяся старая гусеница. И корешки подкапывать не надо, можно и грибочками на зиму закрома не забивать. Всего много, вкусно — только лапку протяни. За авангардом, как часто бывает, подтянулись другие, тоже халявы обычной жаждущие. Началась даже борьба за объедки. Кричали все, практически хором: «Даешь всем поровну!» Гадюки требовали уважить их возраст, ондатры настаивали на квотах для своих. Евражки предлагали делить сию благородную (ее уже так называли) еду по принципу: «Сколько в щеки влезет». «Даешь полные щеки из закромов!»

Змеи кричали (не то, чтобы кричали, а так, просто громко шипели), что для них это потеря статуса и надо это как-то компенсировать. Моральный ущерб. Соболи утверждали, что люди благодаря им стали так мило обращаться со всеми. Ведь их неповторимая шубка придает всему окружающему некую милоту и глянец. Гадюка все шипела, что лучшие объедки, как всегда, достаются понаехавшим. Потом подумала, как бы кто-нибудь так о прибывших в тундру представителях культуры не подумал. Они-то благодетели. Столько нам всего дают! А этих, ну не таких, как мы, надо называть «понапОлзавшие» или «понаприскакАвшие». Было сложно. Но кто-то сказал, что в некоторых развитых долинах великих рек их называли гастокопателями. Решили, что полный паек они не получат, лишь по остаточному принципу. И вечером под хорошие огрызки и утвердили.

Евражки заявили, что все эти подземные лабиринты, которые ведут к живительной благодати пришельцев, вообще-то прорыты благодаря непосильному труду их предков. И блеск их шубок там безвозвратно потерян. Во глубине этих тоннелей. А это ночные работы, двойной оклад, причем все 4 часа. Вот так. И жизнь евражек тоже имеет значение…

Хоть и количество людей, а следовательно, и объедков увеличивалось, споры не утихали. Принципиальные же. Ничего не скажешь. Уже по ночам никто не охотился. Некогда. Политика влекла всех. Вскочить на трибуну хоть на миг мечтали все!

Женская часть тоже активно вовлеклась в принципиальную борьбу за свою долю. Некоторые из них стали как-то необычно наряжаться, мех свой демонстрировали, постоянно кучковались и шушукались о своем, о девичьем. В конце концов был выброшен лозунг: «Мы не инструмент для продолжения рода». Что тут началось! Мужская часть привыкла все-таки, что после любого, даже самого жаркого (во всех смыслах) спора они находили ласку и покой дома. Габитус их таков. Конечно, устали ведь. Целую ночь покричи — мало не покажется. Правды ради надо сказать, что к политике своих некогда прекрасных половин приучили они сами. То ли им голоса нужны были, то ли оправдание — где я ночью был. А может, и покрасоваться. А одна старая мышь (она когда-то в городе в каком-то институте раньше обитала и знала много разных умных слов) произнесла: «Это сублимация у них». Все были в шоке. Слов таких не знают. В институтах не все работают! Конкурс и отбор там. Плюс и блат, как полагается.

А одна Евражиха (жена самого голосистого представителя евражьего племени) воскликнула: «Я ему лучшие годы отдала. А он черт-те с кем связался. Но если он там… – она замешкалась: уж больно слово необычное, – тогда и я свободна. И пойду в этот, как его, cублиматоторий. Вот. И пусть сам выводит новых евражат. Не для этого я подрядилась. Он, понимаете ли, где-то там, а я зерна натаскай, норку лишайником обложи, детей всему обучи, накорми и в свет выведи. Ну, нет».

Иные песни пелись ныне в тундре. С некоторого времени евражки взяли себе манеру колоть губы и кое-что пониже хвоей кедрового стланика. Те, кто попроще, пользовались обычной крапивой. Удобно: рядом — никуда ходить не надо. И ходили все похожими на лосих. Правда, маленьких, но с губами. Это было в тренде. Иные целыми днями глядели в донышки консервных банок. И что-то себе постоянно выщипывали на мордочках. Тундру стало не узнать. Вот он, свежий ветер перемен. Наконец-то. Все преобразилось, расцвело. Прошлое и не вспоминали. Даешь светлое и беззаботное будущее! – слышалось отовсюду.

Короче, постановили этот день Х считать днем освобождения от необходимости искать пропитание. Поддержали почти все. Да и лозунги были притягательные: «Лучшие объедки нам!» Возник, правда, вопрос с ящерками. Они то «за» голосовали, то «против». Что с них взять? Хамелеоново отродье. А некоторые, наиболее продвинутые, что ошивались у вечно горящих прожекторов, попали под голубое освещение. Моментально переняли цвет. Им все это так понравилось, что решили остаться в нем и сберечь сей цвет на себе. Голубая каста. Голубая кровь. Начали учиться пению. Походка изменилась! Ну, что ж, каждому свое.

Короче, жизнь в тундре бурлила, в основном, правда, политическая. А что запасов делать не надо, так и деток уже нет. Зачем? Ограничивают же свободу. Да и некогда размножением заниматься — живем один лишь раз. Все поменялось. Сообщество стало упитаннее, без шрамов и перебитых лап. Сильная половина (ну, скажем так — некогда сильная) по вечерам не вспоминала свои ристалища. И даже не привирали. И даже никто не обсуждал дефилирующих мимо них губастых «барышень». Попробуй скажи что-то или посвисти — засудят. Да и лень. «Жарко же», – оправдывались упитанные, но умудренные политикой мужи.

Какие-то группировки, вечные форумы и дебаты. Каждую норку (это не шуба!!!) по вечерам обходили агитаторы. «Добились этого!» – восклицали с умилением все. Но во время очередного и весьма интересного (кажется, 3-го) Чтения вдруг все услышали рев машин. Причем настолько оглушительный, что выбежали все.

Ну, выбежали — громко сказано. При их весе и лежачем образе жизни. Это тебе не раньше, когда за полудохлой мухой километры наматывали. Нынче-то иные времена. Но… картина маслом: кругом пустота. И тишина. Оказывается, все машины уехали. Все!

Приплыли.

Как же так? С нами так поступать нельзя. Мы же особенные, и кровь у нас голубая. А у некоторых не только кровь. Мы же вас к себе пустили. А вы? А скоро ведь зима. А как же столоваться прикажете нам теперь? Трапеза отменяется? Хоть бы предупредили. Типа: мы на два месяца. А мы-то верили вам. Вот народ. Раньше даже охотники что-то оставляли. И был тогда пир. А эти даже подмели за собой и увезли все в пакетах. Чистоплюи!

Первая неделя прошла вроде бы неплохо. Наиболее продвинутые ораторы восклицали: «Свято место пусто не бывает! Не эти, так другие! На них свет клином не сошелся».

Но пошла вторая неделя — никто не приехал… А там и третья… Холодало. Пошел снег. Ночи стали длиннее и темнее. Политические баталии перешли в реальные. Уже за пищу. Вернее, ее остатки. Ухоженные дамские шубки пообтрепались, тщетные порывы что-то поймать заканчивались лишь очередной проплешиной в некогда красивой шкурке. Губы поотвисали. Ой, не до колючек. Некогда сильная половина, как всегда, впала в депрессию, отощала, ибо политика уже никого не кормила.

Странно, правда? У людей как раз все наоборот.

Не было и молодых, сильных, подвижных, чтоб им, неожиданно обвисшим и отвисшим, что-то подкидывали. И по привычке в своих бедах укоряли иную половину. Кто-то приспособился было нюхать какие-то травы. Говорят, так и умирали с протянутой рукой. Зато в тундру вместо кино прилетели… орлы и беркуты. Очнулись лисицы, прозрели и совы. И всех толстеньких, неповоротливых и неуклюжих евражек потихонечку и подъели.

Грустная сказка. А?

Но так всегда складывается для тех, кто питается объедками!

***

Трудным был тот год. Повадились лисы молодых несмышленых евражек в кустах поджидать и щелкать, как семечки. Хрумяшка была тогда вне себя от ярости. Она передавала лисьему роду, что не против поединка взрослых, но истребления младенцев не допустит. Ну, кто ж боится или слушает Евражку, да еще и старую хромую Хрумяшку? А тут молодые, полные сил лисы-близнецы, наглые и удачливые, законы благодатных полей для них не указ. Какой указ, если сильнее их никого нет! Были, конечно, и волки с росомахами, и интересовались они отнюдь не евражками — было чего, стало быть, и лисам остерегаться. И еще как! А здесь-то кто грозить им будет? И чем? Старой перебитой лапой им? Не страшно. Обойдутся. Даже своих старейшин они не слушались.

Отчаявшись, Хрумяшка решила сама проучить наглецов. Времена (ох уж эти времена) были такими, что не на кого было надеяться. Все сама да сама. Молодые евражки не знали, как бороться, а сверстницы ее всего боялись. Подсели на объедки. Беседы про достоинство и честь не вполне были усвоены. Народ евражий понуро скатывался к полной апатии. Наступали грустные времена. И вспоминали всех, кто бросил вызов властителям полей — лисам. И был вмиг растерзан ими. А некоторые и вовсе норовили все оправдывать, что де всем как-то жить надо. Вот и лисы должны же жить и сытно питаться. Так заведено из века в век. Кто-то даже предложил самим по жребию вести малышей к лисам. Все равно ничего еще не понимают. Пока несмышленные еще. Не убудет же. Поплакали мамы, повздыхали, ну что ж, новых заведем — будь она неладна, эта пищевая карусель.

Уединилась Эбэ Хрумяшка, призадумалась, разные мысли ее одолевали. Как же так? Она всем объяснила, что лисы никогда не насытятся. И подачками их не умиротворить. И ваши детки тоже на очереди. Причем, все. А ведь можно же им, лисам этим подлым, противостоять, но только вместе. Не дошли ее слова до евражьих сердец. Холодными они стали от страха. Даже шубка их не спасала от холода. Да-а-а. Не ожидала такого Хрумяшка. Вот так жить и знать, что ты в меню без даты? Кто-то заказал твой последний день себе на ужин? Ну, уж нет. Вы друзья, делайте что хотите, а я так не согласна. Долго она бегала по бескрайним полям. Очень долго. Не радовали ее ни поспевшие ягоды, ни крепенькие грибочки, ни сочная зелень кустарников. Заглянула Хрумяшка на огород крайнего дачного домика, но не крупы в его закромах интересовали ее, не маслице. Тяжелые думы не давали ей покоя: а вот детки ничего-то такого вкусненького и не отведают, звездным небом перед зимней спячкой-то и не полюбуются…Лениво гавкнула большая собака. Замерла Хрумяшка, встала столбиком. Нет. Не бывать такому. Ни за что.

Первую из лисиц она наметила наказать публично, при всех. Демонстративно. Так надо было, чтоб свой страх преодолели остальные евражки. Взяв несколько неуклюжих евражат, она встала с ними у самого огорода. Разбегаться им не давала, зорко следила, чтоб далеко от нарытых ею накануне подземных ходов не отходили. Малыши весело посвистывали, кувыркались в зеленой траве, блестели их чистые шубки. Лисица, почуяв легкую добычу, так и кружила, не решаясь подойти ближе — смущала эта старая хромая евражка. Хрумяшка подтолкнула малышей к самому забору, а сама, забежав на огород, устремилась к собачьей будке. Огромный пес недоуменно приподнял ухо. Однако! Наглая евражка прямо из-под носа выхватила из его миски хлебную корку и понеслась обратно к забору. И вовремя. Лисица была уже рядом с доверчивыми детками. Свист Хрумяшки был для евражат сигналом — они рассыпались в разные стороны и юркнули в норки. Хрумяшка стояла перед самым носом лисицы, когда через забор перепрыгнул огромный пес, погнавшийся за воровкой. Нет, корку эту он и сам за ужином есть не стал, но наглость должна была быть наказана. А тут… лиса. Визг. Лай. Урчание. Хрумяшка усталым взглядом проводила удаляющуюся к дачному домику огромную фигуру пса, в пасти которого болталось тельце поверженного врага. Собрала детей и гордо вернулась к своему онемевшему от калейдоскопа событий сообществу.

Весть о наказании дошла до всех. Ну ладно бы какой песец иль даже заяц отомстил. А то евражка. И так изощренно. Утки и гуси долго описывали всем качества шкурки лисицы, которую выделывала во дворе дачи хозяйка. Даже волки смеялись над лисами, которых перехитрила какая-то евражка. Впрочем, не какая-то, а Эбэ Хрумяшка. Теперь очень уважительно.

А утки, наевшись плотно в кои-то веки, разнесли это по всему необъятному краю. Поклялся при всем лисьем сходе лис-близнец, брат убиенного, отомстить. И сделал это картинно с пафосом. Смысл был таков: обратной дороги нет. Но не всем сразу (надо же о потомстве и будущем урожае думать), а этой старой хромой тетке. Да так, чтоб «слава» об этом передавалась всем. Понимала это и Хрумяшка. Не успокоятся лисы, не успокоятся. Что-то надо необычное придумать. Второй раз трюк сей не пройдет. Теперь она размышляла на берегу, разглядывая чей-то мощный скелет. Вдруг лицо ее просветлело. Есть-таки решение. Сложное — да, рискованное — да! Но есть! И рисковать будет только она. Впрочем, как всегда. Она вернулась к строительному мусору и долго его изучала. Перебирала что-то. Не то, не то. А вот — сеть какая-то. Сеть была хоть и старой, но очень еще прочной. Видно, делали в то время, когда дач еще было мало. Евражки тоже ностальгировали иногда по тем временам. А Хрумяшка нашла-таки там лаз для себя. Эврика! Небольшой, невидимый, но был… лаз. Она несколько раз попробовала проскочить. Получилось. Тяжело, но можно. Рядом повесила большой клубок всяких проволок, веревок и крепких веток… Она «привязала» себя к сетям, опутала веревками. Лишь голова над сей конструкцией осталась.

Разбежалась вся пернатая и ползующая живность с вестью о бедной Эбэ-бедняжке, попавшей в силки… Да и птицы постарались разнести эту весть. И ринулся лис в поле, где его ждала эта старая и больная евражка… Первую атаку она отбила, резко подставив перед лисьей мордой свои доспехи из строительного мусора. Ух, как непросто пришлось Хрумяшке, но выдержала этот удар. Однако и лису досталось. И изрядно. Но кровь (собственная) затмила разум. И он ринулся опрометчиво в еще один бой. Вторая атака была проще для Хрумяшки: она просто накинула на лиса большой пучок из веревок и проволоки. Сама же отступила в специально вырытую накануне яму. А то поколение еще помнило, как копать. Лис, пытаясь освободиться от пут, все глубже входил в узкие проходы бесконечных коридоров. Сбросил с себя он основную часть веревок, ободрал шкуру о проволоку и ринулся изо всех сил к старой этой карге. Что же это такое? Лис все еще не мог понять. Кто же здесь молод и силен? Тем более, что эта старуха, увязнув в сетях, дышала с трудом. И вид был жалостливый. И рванулся лис еще глубже, в последнюю атаку. Она оказалась и впрямь последней. А старуха с необычайной резвостью проскочила через дыру в сети. И теперь насмешливо смотрела с той стороны, где свобода и залитые солнцем луга, а лис, задыхаясь, все больше увязал в сетях, все глубже погружался в холодную яму. Да и противница не поленилась: спокойно набрасывала на него новые нити и леску. Как же изгибался и крутился лис, все туже наматывая на себя смертельные путы. Не было большего веселья для детворы, чем созерцание ободранного лисьего хвоста, жалко торчащего из узкой норы.

И вдруг! Что это? Неужто гром? И, кажется, дождик собирается. Долго же лис будет искать в мокром лабиринте путь. Тело Хрумяшки гудело от ударов, но дух ее торжествовал.

Много прошло евражьих лет. Отошла Эбэ Хрумяшка от правления. Возраст все-таки. Да и раны все чаще напоминали о себе. Но к ней иногда все-таки прибегали за советом. А к кому ж еще?! Да и как забыть ее наставления: «Мы победили! Главное, что сами поверили в себя. Мы можем быть сильными. Даже наша медлительность — это сила. Мы все делаем точно и с головой. Посему берегите стариков, кто ж вам расскажет о нашем народе?! Кто ж мудростью поделится? Надо гордиться собой, надо не бояться быть верным себе».

«Кто жизнью не рискует, тот никогда ее не обретет»

Фридрих Шиллер

Читайте так же Агамали Мамедов приедет в Якутск на премьеру своего спектакля

Аншлаг! На премьере спектакля по пьесе Агамали Мамедова в Саха театре