Евгений Суровецкий: Обыкновенная жизнь в необыкновенном веке — III

Рубрика «Люди нашего города»

Казначейство

Музей истории города Якутска при поддержке Sakhalife и любезном согласии Ульяны Аскольдовны Суровецкой продолжает публикацию рукописи Е.К. Суровецкого. Евгений Кузьмич жил в XX веке, необыкновенном, бурном, он стал свидетелем и участником эпохальных изменений и писал впоследствии: «Уж слишком необычны были эти события, как сказка, как фантастика в нынешнем видении». Прочитав записи старожила Якутска, вы не только узнаете многое из истории Якутска, Якутии, но и представите, каким замечательным человеком был сам Евгений Кузьмич.

Е.К. Суровецкий (1913-2000) — почетный гражданин г. Якутска, заслуженный работник народного хозяйства ЯАССР, кавалер ордена «Знак Почета», один из организаторов профсоюзного и физкультурного движения в Якутии, первый председатель Совета клуба старожилов г. Якутска, возглавлял Якутский республиканский совет ветеранов спорта.

Начало рукописи читайте:

Глава 2. Начало пути. Жизнь на Ботомае

Появился я на свет божий в г. Якутске, 6 апреля 1913 года (по старому стилю 24 марта), то есть тогда, когда существовала ещё Российская империя, сидел на троне Николай вторый, самодержец, как он там именовался: император всея Руси, царь и великий князь Владимирский, Ярославский, Московский, князь Тверской, Белгородский, Курский и так далее, царь Белыя и Малыя Руси и прочее. Это был год, в который отмечалось 300-летие дома Романовых (начиная от Михаила Романова, ставшего царём и родоначальником династии в 1613 году). Трон самодержца уже пошатывался под давлением всё возрастающей волны революционного движения, но не чуял ещё Николай II, что ему осталось совсем мало лет для царствования и даже для жизни.

В малом городе, да ещё в таком далёком, жизнь всегда течёт тише, неторопливее, чем в больших городах. Правда, сознательная жизнь моя началась в бурные годы — начало революционных событий, гражданская война, ускоренное развитие общественной жизни вызывает ускорение развития людей, их сознания. Может поэтому я стал помнить себя примерно с 4 — 5 лет.

Улица Клубная (ныне М. Аммосова). Слева Гостиный двор, теперь тут площадь им. Ленина. Вдали магазин Коковина и Басова (где ныне здание «Якутзолото»).

Думаю при этом, что тем, кто родился в дореволюционные годы, шёл в школу в первые годы после Октябрьской революции, не обязательно листать старые газеты, документы, чтобы ощутить, какой была страна и в частности Якутск в те годы. Уж слишком необычны были эти события, как сказка, как фантастика в нынешнем видении. А для нашего поколения все было наяву, и мы помним это, хотя многое уже неполно, отдельными эпизодами, многое вообще забылось.

Город Якутск в то время был небольшим, застроенным деревянными, преимущественно одноэтажными домиками, сделанными добротно, из толстых брёвен, окна со ставнями, с наличниками. Лишь несколько зданий было каменных, служебного назначения: дом казначейства по улице Правленской (ныне Петровского), дом архиерея (ныне музей), здание музея (ныне библиотека имени Пушкина), новое реальное училище и некоторые другие. Отдельные деревянные здания, будучи оштукатуренными, выглядели как каменные и тоже приукрашали город.

Церковь Преображенская, на берегу реки Лены у продуктового рынка.

В 1930 годах башни разобрали, в здании организовали Дом обороны, спортзал. В 60-70х гг. – детская библиотека (аннотация Е.К. Суровецкого).

Каменными были и церкви: Троицкий собор, церковь св. Николы, Предтеченская (в центре города, около нынешнего здания Якутзолото), Преображенская (их было две — одна каменная, другая деревянная, находились они у нынешней площади Марата, где горит священный огонь), церковь Богородская (за логом), Спасская.

Троицкий кафедральный собор (построен в 1708 году). С 1930 года здесь размещался Якутский театр (аннотация Е.К. Суровецкого).

Отдельные дома имели вторые этажи, мезонины и это придавало им довольно нарядный вид, например, дом Маркова на ул. Набережной, старое реальное училище, тоже по Набережной, другие не помню, кому принадлежали.

Наиболее богатыми были дома местной знати, купцов, тойонов, таких, как например, купцы Аверенский, Силин, Копырин, Егоров, Г. Никифоров, наследники А.И. Громовой, Кушнарев, Коковин и Басов. На том месте, где теперь, к примеру, полукруглое здание ЦНТИ, входящее в состав здания Якутзолото, находился кирпичный, оштукатуренный, красиво отделанный одноэтажный магазин Коковина и Басова, торговавший промышленными товарами, там, где теперь Совет Министров — продовольственный магазин Г.В. Никифорова, тоже каменный.

В каком доме мы жили до революции, я не помню. В 1915-16 гг. отец построил для А.А. Семенова свинцово-плавильный завод в местности Ботомай, на устье реки Алдан и мы всей семьёй выехали туда. Это произошло, примерно, в 1916 году.

Река Лека здесь была особенно широка, в неё тут вливался поток мощного притока Лены — река Алдан. На правом берегу реки Алдан, среди буйной зелени якутской тайги, вырос завод. Одноэтажный, но с высокими стенами, в которых прорезаны ряды больших, застеклённых окон, с широкой дверью в сторону реки.

Вокруг завода, подальше от реки, раскинулся посёлок из пяти-шести якутских юрт, а посредине для нашей семьи выстроили большой жилой «русский» дом, с высокими окнами, тоже сверкающими настоящими стёклами. Вокруг дома густой, никем не тронутый лес, в этом лесу, почти у порога дома, мы осенью собирали вкусную лесную землянику.

Недалеко от дома река образовала довольно большой залив с высокими обрывистыми берегами. Здесь и в реке Алдан мы удили рыбу, которой было несметное множество: ельцы, крупные окуни, щуки и многие другие, названия которых не знаю. Рыбачили просто удочками, но всегда успешно. Окуни, например, были такими крупными, что я, хотя мне было уже пять-шесть лет, не мог поднять их удочкой и просто подтягивал окуня леской по воде к берегу и вытягивал на берег. Смотришь иной раз с высокого обрывистого берега в воду, а там окуни кишмя-кишат, стаями ходят.

Алдан в этом месте был очень широким, когда поднимался сильный ветер, плавать по реке на обычной лодке становилось опасно.

Однажды мы с сестрёнкой Зоей, которая на полтора годика была младше меня, играли на высоком холме, на берегу Алдана, около скамейки, устроенной на этом холме. С нами был мальчик-якут, лет 10-11. Было сначала тихо, солнечно. Но вскоре тучи затянули солнце, поднялся сильный ветер. Мальчик, бывший с нами, вдруг заволновался, забегал, глядя на реку. Я взглянул туда, оказалось, по середине реки к нашему берегу плыла ветка (лёгкая якутская лодочка, очень неустойчивая, хотя и ходкая). На лодке видны были две фигуры. Сильные волны захлёстывали ветку, гребцы отчаянно пробивались вперёд.

Но вдруг лодка перевернулась и гребцы исчезли в глубине реки. Мальчик громко заплакал. Мы, малыши, не поняли, что произошло, но позднее узнали, что среди утонувших был отец этого мальчика.              

B реке якуты-рабочие завода ловили такую рыбу, которую сейчас не встретишь на прилавках: осётров, стерлядь, некоторые величиной выше нашего роста. Как сейчас помню, однажды зимой в сенях нашего дома в углу стояла вертикально замороженная стерлядь, длиной выше меня, толстая, как потом оказалось, икряная. Щук так просто не жарили и не варили, считались рыбой невысокого качества. Но мать делала из них очень вкусные фаршированные блюда, форшмаки.

Леса вокруг были богаты грибами, ягодой (красная и чёрная смородина, голубица, брусника, земляника). На острове посреди реки росло много дикого лука, целые поля, на другом берегу реки снова широкие таёжные просторы, богатые лесными дарами. Местное население снабжало мясом, рыбой, маслом, молоком, сливками.

В семье часто делали так называемые «кёрчах»: сливки наливают в большую деревянную чашу, затем изобретённым ещё древними якутскими умельцами прибором, называемым «ытык», путём вращения его сбивают сливки в воздушную массу, наподобие мусса, добавляют для вкуса сахар, ягоды или ягодный сок. Получается очень вкусный десерт, называемый кёрчахом называемый кёрчахом по наименованию прибора, которым он приготавливался. Керчах —  это плоский деревянный кружок, примерно 10-12 сантиметров в диаметре. В нем по окружности с краю кружка вырезаются углубления и несколько дырочек, в середине кружка делается четырёхугольное отверстие, которым он насаживается на длинную рукоятку — круглую палочку. Кружок опускается в сливки, палочка зажимается между выпрямленными ладонями и передвигая ладони попеременно вперёд-назад, придаём быстрое вращение кружку в сливках, сбивая их. Сливки постепенно как бы вспухают, превращаются в тот самый кёрчах, так нравившийся всем нам. С удовольствием ели мы якутские лепёшки. Якуты делали из грубого помола муки, замешанной на простой, не солёной воде, без дрожжей, густое, почти до твёрдости, тесто, многократно разминая его, подсыпая муку. Затем из этого теста выкатывали круглую лепёшку, диаметром сантиметров 30-35, толщиной в 1,5 — 2 сантиметра, в середину её во всю длину вкалывали как в шашлык, деревянный плоский прут, один конец которого, заострённый немного, выходил наружу лепёшки, другой конец, длинный, тоже заострённый, втыкался в плотную глину камелька. Лепёшка одной плоскостью была обращена к огню горящих в камельке дров и пропекалась. Женщина, готовившая лепёшку, постоянно поворачивала её то одной, то другой стороной к огню. Такую лепёшку, остывшую, разламывали на куски, и мы со вкусом ели её, хотя дома всегда были булки и калачи. Но вкус лепёшки отличался от обычного хлеба и они казались нам очень вкусными.

Типичная якутская юрта. Сфотографировал в 1954 г. в Усть-Алданском районе, когда находился в командировке в геологической партии (аннотация Е.К. Суровецкого).

Зимой непременным блюдом на столе была строганина из стерляди, с солью. Горчицу и уксус не применяли. Лакомством считалась также замороженная и нарезанная кусочками печень налима, называли её – «макса». Готовила мать и так называемые «мартышки». Это тот же кёрчах, сбитые сливки, но гуще, с сахаром, иногда с ягодами, ванилью. Их ложкой выкладывали лепёшечками на железный лист, на котором обычно пекли печенье, ватрушки (противень), и выносили на мороз. Когда собирались их есть, то приносили лист с улицы, отбивали лепёшки-мартышки от листа, складывали на тарелку и все со смаком ели это таящее во рту лакомство. По-существу мартышки — своеобразное мороженное, изобретённое якутами.

С низовьев реки Лены якуты-рыбаки привозили юколу — сушенную на ветру, без соли, тонким слоем нарезанную большими пластинами рыбу. Пластины эти были вдоль и поперёк прорезаны ножом, отчего мясо рыбы получалось в виде присохших к шкурке рыбы мелких квадратиков. Во время еды эти сухие, провяленные на солнце и ветру квадратики отдирались от шкурки зубами и поедались. Кроме того, вкусным считалось и сушенное на ветру и солнце мясо. Большими пластинами оно сначала вымачивалось в молоке и ещё как-то обрабатывалось, а затем вывешивалось на крыше дома или юрты на натянутых па стойках верёвках. Там мясо несколько недель подвергалось воздействию солнца, ветра и вялилось, засушивалось и по цвету становилось почти белым. Употребляли его без варки, отрезали кусок и грызли, тоже отщипывая зубами, слоями. Отец часто бывал в г. Якутске и привозил или присылал оттуда целые кипы китайского чая для нас и рабочих. Чай был чудесный, большие прессованные плиты, густого чёрного цвета, на одной стороне выпукло вытеснены две руки в рукопожатии. Чай этот отломить куском 6ыло невозможно, до того он был крепок, его с угла отщипывали тонкими слоями ножом. А заварка из него отличалась ароматом, приятным вкусом. Сахар завозился в виде так называемых «головок». Высокая, примерно 50-60 сантиметров высоты, литая конусообразная фигура из сахара, обёрнутая синей плотной бумагой, но с открытой сахарной головкой. Видимо отсюда и название: «голова сахара».

Бывали, хотя и не часто, китайская пастила и ореховая халва. Пастила чёрная, вязкая масса, сладковатая, с большим количеством кедровых орешек, вкуснятина. Кедровая ореховая халва в металлических консервных баночках, длинных, была не рассыпчатой, а в виде волокон, при жевании становилась тягучей, как нынешняя жевательная резинка и очень приятная, ведь из кедровых же орешек. Завозились и ананасные консервы, вкус и запах которых тоже до сих пор ощущается во рту и, конечно, совершенно несравним с теми ананасными консервами, которые иногда продаются теперь.

Недалеко от нашего дома стояли амбары и складское помещение, на котором была надстройка-чердак, вроде мансарды, куда вела простая деревянная лестница, устроенная снаружи здания и подходившая к чердаку, дверь которого открывалась наружу. Надстройка представляла собой одну большую комнату, не знаю для каких цели устроенную, ничего там не складывалось, по крайней мере летом и мы, ребятишки, использовали её для игр. Это был наш детский «дом», в нём мы расставили скамейки, устроили столик, из бересты и дерева сделали посуду, из тряпок и сена сшили или спеленали кукол, нарисовали глаза, нос, рот, и это были наши любимые игрушки.

Из тальника мы сами или взрослые якуты, подростки, вырезали нам якутские игрушки: коровок с рогами, свистульки, изукрашенные разнообразной резьбой тросточки, делали маленькие туески и другое.

Было нас детей не очень много, русскими были только мы, остальные якутские дети, девочки, мальчики. Мы настолько привыкли друг к другу, что не различали национальности, все в нашем кругу дети были в основном лет трех, четырех-шести, были и постарше. Верховодила старшая сестра Люда.

Играли мы очень дружно, но была одна девочка, по имени Акулина, которая всё время устраивала нам каверзы: то в наше отсутствие перевернёт всю мебель, то спрячет что-либо, то куклу изорвёт. При этом поймать её мы никак не могли, а значит и уличить нельзя было. И мы однажды решили все-таки поймать и проучить её. Люда собрала нас по секрету от Акулины и мы сговорились устроить засаду. Все шумно вышли и разбежались в разные стороны. Но на чердаке остались и спрятались двое из нас, а остальные попрятались по кустам и стали следить.

Прошло с полчаса и вот показалась Акулина. Осмотревшись, она поднялась на чердак и скрылась за дверью. Через некоторое время раздались крики, и мы все взбежали наверх. Картина была ясной. Акулина стояла с разорванной куклой, опустив голову. И мы устроили ей суд: единогласно решили исключить её из нашей компании. Она ушла, как будто-бы нисколько не огорчившись. Но через несколько дней стала появляться и бродить около склада. А затем не выдержала и пришла к нам, попросила простить её. Всё уладилось, каверз больше не было. Это понятно, ведь кроме нашей компании других ребятишек там не было, вот и заскучала бедная Акулинушка.

Были у нас и другие простенькие забавы, по нашим возможностям и бедности знаний. Немного было яркого в те годы. А пишу я об этих наших маленьких детских занятиях, о нашем скромном житье-бытье, чтобы показать наш быт тех лет, ту тихую, сельскую, даже не сельскую, а маленького, затерянного в лесной глуши посёлочка жизнь, незамутнённую никакими большими событиями, почти полностью оторванную от внешнего мира, а затем вдруг взорвавшуюся происшествиями, вторгшимися в наш внутренний мирок благодаря революционным переворотам 19I7-го, двадцатых годов.

Продолжение следует…

В тексте сохранены стиль и пунктуация автора.