Воспитательница сказала что мой сын матерится

Дома я не слышала от него ни одного матерного слова

Я закрыла дверь группы и остановилась, прислонившись к холодной стене. В ушах звенело: «Ваш сын матерится». Слова воспитательницы Виктории Петровны висели в воздухе, как дым после пожара. Максим? Мой тихий, застенчивый Максим, который дома даже «жопа» из мультика повторял шепотом, боясь нарушить правил.

— Мамочка, ты почему грустная? — маленькая ладонь потянула меня за край свитера. Я вздрогнула, не заметив, как сын выскочил из раздевалки.

— Ничего, солнышко. Просто задумалась. — Я натянула улыбку, взяла его за руку и повела к выходу. По дороге домой я украдкой наблюдала за Максом: он прыгал через трещины в асфальте, бормоча что-то про динозавров. Ни тени агрессии, ни грубых слов.

Дома, пока варился суп, я перебирала в памяти последние недели. «Может, няня?» — но няня, пенсионерка Лидия Семеновна, крестилась при слове «блогер». «Детский сад? Двор?» Во дворе Макс играл только с малышами – те еще не говорили толком.

— Мам, а что такое «*****»? — я уронила ложку. Металлический звон заставил Максима поджать губы. Он тут же сполз со стула, испуганно глядя на мать.

— Где ты это услышал? — я встала, стараясь говорить мягче, но сердце колотилось, как птица в клетке.

— В садике. Витя из старшей группы так кричал, когда мяч у него отняли.

— А ты… повторял? — я присела перед ним, держа его руки в своих.

Мальчик потупился, ковыряя носком кроссовка пол.

— Один раз. Потому что Витя смеялся, говорил, что я слабак.

Я закрыла глаза. Так вот оно что. Воспитательница не врала, но и не докопалась до сути. Максим не «матерился» — он пытался защититься, не понимая смысла слов.

— Слова, как ножи, — начала я, гладя его ладонь. — Одни режут хлеб, другие — людей. Ты же не станешь кидаться ножом в друзей?

— Нет! — Максим замотал головой.

— Вот и эти слова… они ранят. Даже если кажется, что это «просто слово».

Он кивнул, серьезный, будто ему вручили государственную тайну.

На следующее утро я пришла в сад раньше обычного. Виктория Петровна, строгая, с вечным блокнотом в руках, уже делала пометки в журнале.

— Я поговорила с Максимом, — я положила на стол распечатку: список «разрешенных» выражений, которые они придумали с сыном вместо ругательств. «Черт побери!» → «Я как кактус в пустыне!».

— Он не хулиган, — добавила я твердо. — Он запутался.

Воспитательница долго смотрела на листок, потом неожиданно улыбнулась:

— Знаете, я 20 лет работаю, но впервые родитель приносит… инструкцию по замене матов.

— Это не инструкция, — я рассмеялась. — Это мост. Между тем, что он слышит, и тем, что может сказать.

С тех пор я каждый вечер спрашивала у Макса: «Какие слова-ножницы сегодня летали?». Он докладывал, как разведчик: «Сегодня Витя назвал Сашу «лохом», а я сказал, что он… кактус в пустыне!».

А через месяц Виктория Петровна оставила в дневнике записку: «Ваш мост работает. Витя теперь кричит «Я как метеор!». Ваш сын больше не матерится. Спасибо».

Я положила листок в коробку с детскими рисунками. Потом достала, перечитала еще раз и улыбнулась. Правда, как часто бывает, оказалась посередине. Но чтобы ее найти, пришлось построить мост – не между «верить» и «не верить», а между двумя берегами одного детства.

Ранее мы писали о сложностях в отношениях при переезде.