Валентин Иванов: Как я стал летчиком-инженером фронтовой истребительно-бомбардировочной авиации

Предлагаю вниманию моих читателей отрывки из трилогии мемуаров моего брата ИВАНОВА Валентина Капитоновича – полковника ВВС в отставке, заслуженного военного специалиста России, кандидата военных наук.  

            Мне кажется, интересно почитать этот материал как молодым, только вступающим в жизнь, так и представителям послевоенного   поколения, как воспоминания об их давно минувшей юности, когда они были на пороге взрослой жизни.

Капиталина АЛЕКСЕЕВА, общественный деятель, публицист, руководитель пациентского движения «Антирак» 

ДОРОГА В НЕБО

Как вместо морского летчика-истребителя я стал летчиком-инженером фронтовой истребительно-бомбардировочной авиации

Выбор профессии

Проблем с выбором профессии у меня не было. Сколько себя помню, я мечтал стать летчиком, именно летчиком, а не пилотом гражданской авиации. Причин на это было больше, чем достаточно. Зачитывался литературой о знаменитых первых Героях Советского Союза Ляпидевском, Левановском, Каманине, Доронине… участниках экспедиции по спасению «Челюскинцев». Все они были морскими лётчиками. Особенно запала в детскую душу книжечка о знаменитом морском истребителе Борисе Сафонове. Почему-то мне до сих пор кажется, что он остался жив, после его последнего боя. Должна была его подобрать чья-нибудь подводная лодка, находившаяся в этом квадрате. Эта мысль меня до сих пор не покидает.

Следующим мотивом в выборе профессии, конечно, пример старшего брата – Иннокентия, летчика-истребителя. Я его просто боготворил. Немалую роль сыграли в выборе профессии первые пилоты, летавшие в Нюрбе. Никто не мог похвалиться среди пацанов, что усатый красавец, в унтах, комбинезоне, в меховом шлемофоне с очками и в меховых крагах из собачьей шкуры – наш квартирант Илья Григорьевич ЖУРАВЕЛЬ с сыном Серёгой и женой Лидией Сергеевной. Кроме этого, мы переехали с берега любимой реки на Маяковку и оказались у аэропорта. Взлеты и посадки всех самолётов происходили у нас на глазах, и мы знали по времени, куда летит или откуда прилетел самолёт. Первые пилоты-якуты: Николай КИРИЛЛИН, Семён ИВАНОВ, встали на крыло тоже из нашего дома. Для них был выделен уголок в нашем доме на две кровати. Так что все мое детство прошло в окружении пилотов и авиации.

Наступил момент выбора учебного заведения. К этому времени я определился стать истребителем-перехватчиком или морским истребителем. Почему перехватчиком, видимо красиво звучало и рекламировалось новое развитие авиации по применению ракет класса «воздух-воздух» истребителями. Все это мы узнавали на плакатах в райвоенкомате, где охранником и уборщицей работала мать моего друга Коли ВАСИЛЬЕВА — Хоодуос. Вечерами мы были там хозяевами. Вскрывали все шкафы, где хранилось учебное оружие, автоматы, винтовки, пулеметы, гранаты. Разбирали и собирали на скорость. Они жили при военкомате, и переход туда был из их каморки, минуя главный вход.

В эти годы вышел на экран кинофильм «Звёзды на крыльях». Фильм о курсантах, будущих морских истребителях. На этом и остановился мой выбор. На титрах фильма фигурировало участие при съёмках выпускников Ейского военно-морского авиационного училища летчиков им. И.В.Сталина. Название было длинное, не очень понятное для моего разумения, и я ходил несколько раз в кино, с карандашом и листком бумаги, чтобы правильно зафиксировать в памяти название училища. Когда я в открытую заявил, что буду учиться на военного летчика, никого эта весть не обрадовала. Первым человеком, не воспринявшим мое желание, оказалась, конечно, Мама. Она знала судьбу старшего сына Кеши, который был уволен на гражданку по сокращению Вооруженных Сил и думала, что та же участь постигнет и меня. Вторым противником, к сожалению, стал мой любимый старший брат Кеша. Повод у него был очевиден: может случиться, что и с ним. Но порекомендовал сдать документы в гражданское летное училище: «После училища приедешь, будем летать в одном экипаже. Будешь летать в белой рубашке с галстуком, костюме, а не в пропотевшем летном комбинезоне, противоперегрузочном костюме и в «каске» (защитном шлеме)». Его доводы мною были опровергнуты. Я стоял на своем. Следующими противниками оказались бывшие военные лётчики – коллеги брата Виктор ДУМОВ и Толя КУЛЯБИН. Они настолько были оскорблены политикой разоружения 60-х годов и были категорически против моего выбора профессии. Брат объявил мне бойкот и устранился от всех видов консультаций. Пришел я на приём в военкомат с изъявлением желания поступить в летное училище. Здесь я встретил, как мне показалось тогда, если не противников, то открытых саботажников (с моей «колокольни», простите меня, уважаемые коллеги). Игра шла в одни ворота. Я заявляю о своем желании поступить в летное училище. Мне объясняют, что нет разнарядки. Пожалуйста, в какие-то общевойсковые, танковые… училища. Запомнилось, в разнарядке была Военно-медицинская академия. Интересно узнать, кто воспользовался этим шансом стать военврачом из якутян 1963 года набора?!

Теперь я понимаю их отношение ко мне. Им нужно было выполнять план, разнарядку. Никто не удосужился мне объяснить, что нужно обратиться непосредственно в приемную комиссию, откуда будет оформлен вызов и это будет основанием для направления меня военкоматом на учебу. Разнарядки нет, иди, пацан, гуляй! Военные лётчики, к кому я обращался за советом, перечислили училища, которые они знают и посоветовали написать письма в приемные комиссии. Также объяснили, что в газете «Красная Звезда» публикуются объявления о наборе курсантов. В военкомате попросил подшивку газет для чтения, заблаговременно имея в кармане лезвие для бритья. Изучая содержание газет, понял, что объявления о наборе курсантов публикуются на последней странице. С этого момента подшивка газеты военкомата лишилась объявлений о наборе курсантов в летные училища. Написал во многие училища письма. Адресов у меня оказалось больше, чем объявлений в газете. Стал ждать ответов на мои письма.

А время идёт. Окончил школу. Прошел ысыах. Вдруг начали поступать письма, в которых указано, что такое-то училище расформировано, такое-то расформировано… Вот почему у меня было больше адресов, чем в газете. Вдруг приходит письмо из Тамбовского училища. Виктор Думов говорит, что оно готовит бомбардировщиков и советует поступать, имея ввиду, что легче будет устроиться в гражданской авиации. Я жду только вызовы из Ейска (моряки) или из Армавира (перехватчики).

К моей радости, приходит письмо из Армавира. Но содержание меня совсем не обрадовало. Училище принимает гражданскую молодежь, окончившую аэроклубы. О каком аэроклубе могла идти речь в Нюрбе в те времена? Так что истребительная авиация противовоздушной обороны страны отказала мне в моих самых лучших желаниях. Время идёт… Выпускники школ разъехались поступать в ВУЗы страны. Я один шатаюсь по Нюрбе. Каждое утро на лице Мамы читаю укор. Она страдала от того, что я не дождусь вызова, и опоздаю поступить в ВУЗ. Постепенно ее волнения начали передаваться и мне. Но назад хода не было.

Однажды вечером Мама завела разговор о том, что долго нет вызова и вряд ли он будет. Есть и другие военные профессии престижные, как военврач и т.д. Я понял, что она была в военкомате и узнала, что есть разнарядка в медакадемию. Это было для меня ударом. Я скрывал от нее, что есть разнарядка в военно-медицинскую академию. Она стала убеждать меня, что самые грамотные врачи – военные, они тоже ходят в военной форме… Я понял, что началась психологическая атака. В семье у нас было принято принимать пожелания, советы Мамы, как голос Родины, как боевой приказ. Зная свое отношение к Маме, я понял, что могу поддаться ее уговорам и согласиться на ее совет.

И вдруг внутренний голос спрашивает: «А где морская авиация?» Я вижу себя в бескозырке, на ленте которой еле вмещается название училища золотыми буквами: «Ейское военно-морское ордена Ленина училище летчиков им. И.В.Сталина.» Это мне придало боевой дух и впервые в жизни в открытую я проявил свой протест, несогласие с ее мнением, заявив, что в лётчики я иду не из-за формы, а из желания летать.

Волнения коснулись и семьи ПОТАПОВЫХ, старожилов Нюрбы, которая жила на другом берегу Нюрбинки в Ближнем Убаяне. Это была очень дружная, многодетная русская семья, пользующаяся большим авторитетом среди местного населения. Один из их сыновей – Толя, был моим лучшим другом. Он учился в вечерней школе и работал мотористом в авиаотряде. Я его заразил идеей стать морским истребителем, пути наши сошлись, и мы дружно начали готовиться к поступлению в училище. Толя не так фанатично был увлечен, как я морской авиацией, но согласился, по-моему, за компанию. В принципе, он ни в какой ВУЗ не собирался поступать, поэтому, видимо, решил стать морским истребителем. Но родители его тоже беспокоились, и упрекали его за то, что он попал под мое влияние.

В один прекрасный день Кеша мне посоветовал, чем дурака валять, шататься по Нюрбе, гонять на мотоцикле, да бегать по танцулькам, устроиться на работу в авиаотряде. Он уже переговорил с кем-то, и меня могут принять на работу радистом. Дело в том, что в процессе учебы в школе я окончил курсы радиотелеграфистов, организованные активнейшим руководителем Нюрбинского ДОСААФ, продвинутым энтузиастом своего дела тех времён – Самуилом, закадычным другом моего брата Бориса, проживавшего недалеко от нашего дома. По окончании курсов нам вручили Свидетельства радиотелеграфистов. Я устойчиво принимал 80 знаков Морзе в минуту и передавал 120 знаков в минуту на ключе. Мог работать и на ключе-вибраторе. Неоценимую помощь в освоении курсов сыграл уважаемый в нашей семье наш квартирант Андрей Ильич ТУМАНОВ, профессиональный военный радист и геолог Амакинской экспедиции. Он обеспечил меня ключом с генератором звука, светящейся неонкой, наушниками и помог освоить технику работы на ключе. Брат Гена тоже увлекся этим делом и мальчишкой знал азбуку Морзе и работу на ключе. Это ему пригодилось в дальнейшей жизни, срочную службу он прошел бортрадистом авиации Тихоокеанского Флота.

По совету Кеши, я сходил в штаб авиаотряда к его знакомому. Представил Свидетельство радиотелеграфиста и меня оформили в радиотехническое подразделение авиаотряда. С грустью в душе я пошел домой к деревянному мостику через Нюрбинку. Остановился посередине мостика, смотрю вниз, как течет речка Нюрбинка. Чистейшая вода, журчит, на дне видны рыбешки — мундушки. Они почему-то любят собираться около деревянных свай мостика, забитых на дно речки. Пацанами мы всегда ловили их на самодельные удочки с моста, на слепней, пойманных дома со стекол окон. Собирали их в спичечные коробки и носили в карманах. Особенно удачная рыбалка была на «Большом мосту», который был в сторону местности Сюлэ. Это был капитальный деревянный мост, который каждый год в половодье смывало речкой Нюрбинкой, и мудрые жители рядом с мостом постоянно держали достаточное количество бревен для строительства нового моста. Удивительно, но их никто не уносил на хозпостройки в личных интересах или на растопку печей. В те времена деловая древесина тоже была в дефиците. Но видимо этот комплект бревен считался «госрезервом», «неприкосновенным запасом». Хотя мне кажется, что ни то и ни другое. Народ в Нюрбе был очень честный, просветлённый, одухотворённый. Слово «вор» не был понятен населению.

Вот стою я на этом мостике «портовском» и «думку гадаю» – доигрался, ни в ВУЗ не поступил (в какой, сам не знаю, собирался поступать), не вышел из меня морской истребитель. Успокаиваю себя – в следующий год поступлю.

Что удивительно, я и мысли не допускал, что не смогу поступить. Не знаю, было ли это самоуверенностью в хорошем смысле слова или переоценкой своих возможностей. Мне кажется, в большей степени это пример моих старших сестер и брата, которые поступали на учебу без проблем, и мне казалось, что это очень просто. В принципе, я хорошо учился, не утруждая ни себя, ни учителей. Не помню, чтоб долго корпел над учебниками и тетрадками. Домашние задания выполнялись на уроках или переменах (письменные), а устные я изучил давно дома по учебникам любимой сестры Капы. Я даже изучил в младших классах учебники сестры Розы «Логика» и «Конституция СССР». Кто-нибудь помнит, что такие предметы были в школе? Даже я не застал в школе этих предметов.

Стою на мостике, слезы наворачиваются непроизвольно. Рушилась моя мечта. Что творилось у меня в душе в то время – никому не понять. В то время телячьих нежностей от старших или даже от родных и близких не приходилось ожидать. Такие были семейные вековые устои, определенные нашими предками в экстремальных условиях выживания. Никому не было интересно, что творится в душе у юноши, вступающего во взрослую жизнь. Единственной проблемой у Мамы был вопрос: если я в этом году не поступаю на учебу, то заберут в армию, потом создам семью и останусь без образования. Она была помешана на том, что ее дети хоть и растут не в достатке, но не хуже других и все обязаны быть образованными. Я оставался один со своей головной болью, и никто никаким советом не мог мне помочь. Я так и вырос, став взрослым, привык ни на кого не перекладывать свои проблемы и решал их всегда самостоятельно.

Если бы я не был радикальным атеистом, обратился бы ко Всевышнему с просьбой или молитвой. Но я не знал ни одной молитвы, и даже не знал, как обратиться с просьбой ко Всевышнему. Не было никакого настроения идти домой, а сколько можно глазеть на резвящихся рыбешек и мальков, пришлось рулить в «район полковых кухонь». Иду домой с тяжестью в душе. На полпути встретил Кешу, идущего навстречу в сторону порта. Подумал, видимо он в плане, идёт на полеты. Мой любимый старший брат шел навстречу, как всегда, с щедрой улыбкой на лице и загадочно посматривал на меня. Я доложил, что написал в штабе заявление, меня приняли на работу и велели завтра получить на складе форменное обмундирование. Он залился смехом, как мог смеяться только он, и сказал, что пришел вызов из Ейска, велел бежать домой. А в штабе он уладит все вопросы с моим «трудоустройством».

Вернёмся к моим дальнейшим похождениям по реализации своей мечты. Я схватил конверт, который дала мне Мама, прочитал, что меня вызывает приемная комиссия с указанием, что я должен иметь на руках оригиналы документов. Ранее в приемную комиссию мною были отправлены копии документов, заверенные нотариусом и медсправка, выданная Нюрбинской амбулаторией, что я по состоянию здоровья годен для поступления в летное училище. Был указан и срок прибытия. Одного я не мог понять, вызов из Ейского училища, а там ни слова о морском училище: Ейское высшее военное авиационное ордена Ленина училище летчиков. Подумал, может там два училища, и мое письмо попало не в то, которое я хочу. Но, сравнив названия училищ, подумал, не могут оба училища быть награжденными орденом  Ленина. Не каждое училище награждается орденом Ленина, это очень высокая награда, особенно для училищ.

Я вскочил на мотоцикл брата, который практически уже принадлежал мне, и помчался в Убаян, к другу – Толе Потапову. Мама его мило встретила меня и сказала, что он на работе. Это я один в Нюрбе разгуливаю, дурака валяю. Остальные все при деле. Дома оказалась сестра Толи – Альбина, видимо она пришла с ночной смены. Она работала телефонисткой на телефонной станции на берегу Вилюя. Я спросил насчёт вызова из училища, и она ответила, что письмо получили только сегодня и Толя об этом ещё не знает. Не солоно хлебавши, вернулся я домой. Кеша улетел куда-то на несколько дней, а посоветоваться не с кем. Потом вспомнил Анатолия Кулябина, окончившего Ейское училище.

Он квартировал на Маяковской в сторону почты. Помчался я туда. Меня встретила его молоденькая жена, стройная, высокая, похожая на Анну Герман и сообщила, что Толя дома, собирается на рыбалку. Ворвался я в их комнатенку с конвертом и доложил Кулябину обстановку. Он внимательно все прочитал и объяснил мне, что в Ейске базируется только одно училище, морских летчиков. Но видимо реформа в Вооружённых Силах коснулась и его, в результате чего училище, возможно, передали из «моряков» в «сухопутную авиацию», то есть в Военно-воздушные силы, преобразовав его в «высшее». А срок обучения увеличили до 4-х лет с присвоением квалификации «летчик-инженер». Но успокоил, возможно, «моряков» и оставили, решили только поменять «вывеску», чтобы она не напоминала имя Сталина. Его жена угостила меня чаем с какими-то красивыми конфетами и принесла фотоальбом. Я так и ахнул! Фото Анатолия в бескозырке и в матроске. Фото в белой парадной форме при кортике. Фото на каком-то корабле на курсантской стажировке на Черноморском Флоте… Я сидел, раскрыв рот, и представлял, что все это меня ожидает в будущем. Удовлетворенный разъяснениями Анатолия, поблагодарив семейную чету, я помчался в аэропорт искать Толю Потапова, чтобы обрадовать его о получении вызова. Я его нашел где-то в технической зоне в районе мастерских и сообщил хорошую весть, на что он ответил, что он все знает, сообщил ему об этом Кеша.

Почему, интересно, все эти детали так подробно сохранились в памяти? Я давно над этим думал и пришел к выводу, что это возможно из-за того, что тогда впервые в жизни принималось самостоятельное решение, решение не стандартное, которое вырабатывалось в уме юноши и которое должно определить его дальнейшую судьбу. Шутить с будущей судьбой недопустимо, ошибки исключены и, видимо, подсознательно я чувствовал ответственность за принимаемое решение. Это, конечно же, требовало определенного нервного и психологического напряжения. Поэтому, по истечении стольких лет все эти эпизоды сохранились в голове, как будто все это было вчера, а не 57 лет назад.

И через эти долгие годы до сих пор я вспоминаю родную Нюрбу тех лет, друзей, старших товарищей, которые запечатлелись в моем сознании и перед глазами они стоят такими же молодыми, красивыми и какими-то очень близкими, светлыми и кажется, что они со мной сейчас заговорят.

В связи с тем, что Толя Потапов работал, организационные вопросы были возложены на меня, и он полностью доверял мне по принимаемым мной решениям. Он не старался вникать в тонкости процедур и алгоритм дальнейших наших действий, доверяя и полностью полагаясь на меня. Но признаюсь, что я слукавил в отношении подозрения о том, осталось училище морским или нет. Я ему объяснил версию Анатолия Кулябина, потому что, если я бредил небом, то мой друг бредил морем. В свое время он учился в Якутском речном училище, даже ходил по Лене на корабле «Первая пятилетка», но оставил учебу, вернулся в Нюрбу и учился в вечерней школе. Но тяга к морю у него осталась, и он согласился со мной поступать в училище только потому, что оно было морское. К тому же я ему наплел, что получает развитие в мире палубная авиация и, возможно, мы будем летать с авианесущих крейсеров или с авианосцев. Зная мою осведомленность в вопросах авиации, мой широкий кругозор в технических вопросах, он очень быстро стал моим последователем и соратником.

Продолжение следует.