Поколение конца 60-х, начала 80-х, отмечая свой полувековой опыт, может высказаться утверждением: «мы верим…», даже вопреки тому, что нас всю жизнь пытались обмануть. Мы постепенно стали чувствительны к тому, что слова, произносимые с трибун одно, а действительность — совсем другое. Поистине «бытие определяет сознание». «То, что фактически связывается» и будет определять твое понимание жизни.
«Бедные мальчики и девочки, рожденные в 1970-1976 годах. Сколько надежд на вас возлагали! Родители, умиляясь, глядели в коляски, где мы лежали, спеленатые, как личинки бабочек, перевязанные одинаковыми голубыми или розовыми бантами (утверждены «Положением» Министерства легкой промышленности). Вот они-то, наши милые дети, спят и даже не представляют, как им повезло. Все то, чего недобрали мы, они получат с лихвой…» (С. Минаев “ДУХLESS”)
Нас с детства учило военное и послевоенное поколение. Это были правильные вещи и вера в светлое будущее, хотя в том возрасте, когда сознание стало воспринимать реальность, этой веры еще не было. Слова, произносимые всуе, часто расходились с действительностью. Нам рассказывали о коммунизме, неуверенно объясняя не нужностью денег для похода в магазин. Уже первоклашки относились к этому как к выдумке учителей-коммунистов, принимая лукавую игру взрослых. Но стране и якутским детям, подарили Олимпиаду-80 в Москве с первым цветным телевизором в новом КПД-шном доме, первой жевательной резинкой и даже своей советской пепсиколой. У семей северо-восточной окраины советской индустриальной страны примерно тогда массово стали появляться первые автомобили. А были еще лучшее мороженное на свете, потому как понимаешь сейчас, оно было полностью из органических субпродуктов; несколько видов лимонада, вкус которого неповторим; запах и вкус деревенского хлеба с вареньем, который сейчас не сыскать. Кто-то скажет, что это просто ностальгия первых жизненных впечатлений. Отчасти так. Для более старшего, всегда полуголодного и измученного лишениями поколения, это был неповторимый вкус лампасье из жестяной банки и запах дома, когда там готовят оладушки с лепешками. Мы искренне верили, что нам повезло родиться в этой стране, а не «империалистическом аду» эксплуатации человека человеком. Мы верили в это, глядя вечерами программу «Время» с постоянными демонстрациями рабочих во всех уголках капиталистического мира. И,… это мы снова вдруг увидели, через сорок десятилетий, уже по всей Европе и США.
Не верили только тому, что американцы хотят сами сгинуть в ядерном аду. — У них же свои семьи и дети, думали мы. Уже тогда мы знали, что в случае ядерного конфликта, который развяжет Америка, никто из двух сторон не выживет. Через много лет, обучаясь в США, поговорил на эту тему с напарником-американцем по лабораторным работам одного из спецкурсов, Стивом, моим одногодкой. Он заверил, что они не меньше нас боялись и продолжают бояться «прихода комми». Пропаганда, «промывающая мозги», работала и за океаном.
«И вот в наши обитые дерматином двери в «хрущевках», «кооперативках» и «домах улучшенной планировки» постучались лихие девяностые. Начались все эти движухи в виде «депутатских групп», «прав наций на самоопределение», «парада суверенитетов» и прочего. В воздухе реально, как никогда ранее, запахло СВОБОДОЙ. Наши уже несколько постаревшие родители еще раз очень сильно нам позавидовали. Теперь мы не только будем жить в счастливом, но и в по-настоящему свободном обществе». (С. Минаев “ДУХLESS”)
Развалился СССР. Мы приняли это спокойно. Были молодыми 19-летними ребятами. Все было в новинку. Впервые поднимали российский флаг над военной кафедрой нашего университета и были в догадках, какой стороной вешать российский триколор. Даже проходящий внизу подполковник окрикнул нас, спросив о правильности вывешивания флага. Он и сам толком не знал об этом. В конце 90-х можно было улететь из Якутска, дав на спецконтроле взятку. Просто денег на билеты не было, а гарантийные письма на работе не выдавали. Нужно было срочно лететь в командировку. Пытался так улететь в Новосибирск. Уже прошел милиционеров в зоне досмотра, но потом начальник смены развернула, обнаружив отсутствие билета и отказавшись брать наши гроши.
«… Потом путч… Мы поступили в институты и стали торчать от жизни на степуху. Нас оглушило кино: Гребень и Цой в «АССЕ», «Игла», Негода показала всему союзу сис… и … в «Маленькой Вере», «Меня зовут Арлекино»… Нам стали внушать, что Павлик Морозов был сц…, а Союз был х… Из нас старательно выбивали прежние идеалы. Мы особо не противились этому…» (С. Минаев “Поколению 1970-1976”)
В начале 90-х всем пришлось немного постоять за «прилавком» разных рынков и просто неприбранных улиц Якутска, перепродавая купленный где-то «дефицитный» товар, например, кроссовки, спирт «Рояль» или фланелевые китайские рубашки, запчасти для автомобилей. Однокурсники тогда могли раскрутиться, привозя телевизоры, кожаные куртки, военные полушубки из Новосибирска или Москвы. Кто-то смог купить квартиру, машину. Но время было лихое. Они тоже попадали в разные ситуации с мошенниками или просто гопотой. Благо окружение было порядочное, что-то уберегло. Никто из близких знакомых тогда не ушел из жизни, хотя время успело покромсать многих.
Наверное это было то последнее многочисленное поколение ушедшей страны, которое родилось и выросло при социализме в полном достатке, никогда не голодавшее, но и не объедавшееся, никогда не знавшее жесткой социальной несправедливости, но и бытового изобилия. Поэтому оно стало устойчивым и открыто поверило тому, что ворвалось в их жизнь в 90-е, после «Перестройки». Кто ж мог знать, что судьба того, что произошло потом со страной, будет кардинально пересматриваться, даже интеллектуальной общественностью самого западного мира.
Всю дорогу в школе, нам говорили о «загнивающем капитализме», но капитализм все никак не загнивал, удивляя своими новыми яркими красками жизни, доносившимися из европейских и иногда американских фильмов, популярной музыки, заграничными шмотками, качественной электроникой, которой в Союзе было мало.
Когда впервые оказались там сами в отшумевшие 90-е, Запад встретил ароматным запахом кофе в чистом дизайнерском убранстве международных аэропортов. Именно тогда этот кофейный аромат стал иронично ассоциироваться с этим «загнивающим капитализмом». Сегодня мы можем сказать: — Мы все-таки дожили до окончательного разложения их системы))) Сегодня коллективный Запад видимо получит свои «лихие 20-е», но десятикратно усиленные по амплитуде. Просто у нас в свое время был советский социальный капитал взаимопомощи с высокими моральными устоями, социальной справедливости и относительно невысокого стандарта жизни. Сегодня психологически туго придется разве нашему 30-миллионному поколению миллениалов, родившихся с гаджетами в руках и выросших и заграничных мультиках. «Будем верить в лучшее!» и их не коснется ад бытовой необустроенности прошлого.
«Мы не х… не патриотичны, но если любая америкосная сц… скажет, что это они выиграли ВОЙНУ мы набъем им е.… . Мы аполитичны, так как знаем цену лозунгам партии. Мы ненавидим свою страну и плачем от ностальгии в Париже. Мы еще успели прочитать Бунина… Мы выросли с особой системой ценностей и координат. Не стали патриотами, но и не стали космополитами. Мы возненавидели СОВОК. Только почему то на Новый Год поем «СОЮЗ НЕРУШИМЫЙ»». (С. Минаев “Поколению 1970-1976”)
То, что нам стали транслировать после 90-х из «Вашингтонского обкома» мы снова приняли за золотую монету. Но оказалось, что их либеральная пропаганда гораздо изощренней, тоньше и лживей. Они давно научились у себя сладко врать, красиво обертывая в упаковки тотально отчуждающей и разрушающей человека реальности. Но пропагандой, как видим, долго обманываться нельзя. Грубо прозвучавшая Правда из уст «пьяных» балабановских киногероев начала 2000-х, начинает мерно материализовываться. Художник — провидец и всему свой срок. Балабанов, как оказалось, обладал иррациональной способностью выбирать из шлама зерна правды. Они составили культурный код россиян, строй их души. Все его фильмы оказались закодированными притчами о судьбе российской культуры.
Сегодня на Западе нет такого социального капитала как в России начала 90-х. Их общество усугублено массовой культурой с невысоким уровнем образованности, виртуализацией действительности, хотя, впрочем, это имеет место быть сегодня и у нас. Наверное поэтому мы смогли тогда в большинстве сохраниться. Они не подозревают к чему это приведет несколько поколений, погруженных в зазеркалье потребительского ада, к тому же вооруженных до зубов огнестрельным оружием. Предположим, что единственная надежда Запада видимо на те миллионы «русских», которые и есть наше поколение, обосновавшееся на Западе в науке, IT-индустрии, искусстве и других креативных отраслях. У них, и выходцев из других стран незападного пула, еще должен сохраниться этот социальный капитал нравственной и справедливой жизни по труду, как отголосок «генетической памяти» традиции. Поэтому официальный Запад сильно ошибается, пытаясь навязать западному обществу новую «охоту на ведьм». Хочется верить, что случится быстрая переоценка прежней картины мира в массовом сознании европейского и американского социума. Проблем много, и их будет хватать нам самим на ближайшие годы…
«Сказка успела закончиться, и твое время что-то изменить безвозвратно ушло. Разлепив глаза после пятнадцатилетнего анархического запоя, ты включаешь телевизор, чтобы понять, что, собственно, изменилось в стране за то время, что мы так бесцельно растранжирили?» (С. Минаев “ДУХLESS”)
Был у А. Балабанова свой эстетический вердикт и о «якутской» культуре в недоснятом проекте «Река». Балабановская лодка обозначила якутский этномодерн. Сценарий «Реки» заканчивался так: «Лодка плыла. Мальчик не плакал. Он сосал молоко и смотрел в небо. Лодка вошла в устье большой реки, впадающей в огромный Ледовый океан». В случае лодки якутского этномодерна ничего пока не известно. Только метафизическая связь через саму лодку как символ и молоко якутской коровы как завет предков, способны что-то передать младенцу. «Якутский фильм» Балабанова стал антитезой к кинематографическим лодкам уплывающим с умирающим или мертвым человеком модерна — у Джармуша в «Мертвеце», самого Балабанова в «Счастливых днях», а позже в «Возвращении» Звягинцева и «Эйфории» Вырыпаева. В «Реке» очевиден символический выход на Путь культуры. Он стал философским посылом представителям северных народов, и всем представителям российских этнокультур в эпоху разлома глобализма — научиться жить без надежды, беря полноту ответственности на себя.
«… Мы реально отличаемся от всех других поколений, и на всех очень похожи. С малых лет привыкшие к самостоятельности, но при этом остававшиеся инфантилами вплоть до взросления собственных детей.
…Такого шанса — жить в перемену эпох — может не предоставиться еще очень долго. Но мы все эти перемены вертеть хотели на своих хоругвях… Мы — вечные неудачники — подвели наших отцов: так и не освоили космос, не построили коммунизм, не сделали этот мир более безопасным. Но мы сделали то, чего не удавалось до нас никому…. Денис Савельев (отрывок из паблика интернет). Мы продолжаем верить в лучшее своей страны.
Высокие стандарты жизни среднего класса успешно транслировались, но сегодня они списываются под тяжестью навалившегося структурного кризиса экономики и дошедшего до пределов роста финансового капитализма. Ему на смену пришла фашизация общества. Экономических альтернатив дальнейшего развития, на самом Западе, включая полное неведение природы глобального системного кризиса, в настоящий момент нет. Предлагается лишь стратегия идей порабощения человека на новом витке технологий цифрового концлагеря, пандемий и трансгуманизма, отчуждающего культурную и духовную сферы человека.
В ближней перспективе у нас логика потребительства сменится логикой мобилизации, требующей ускоренной трансформации сознания. Настроения нереализованного отъезда поставлены под большой вопрос «а нужны ли вы там будете в скором времени?», а кто успел, по всей видимости, получит ту самую жизненную драму первой волны русской эмиграции.
Жизнь внесет свои штрихи в сложность системных связей мироздания. Одно считаем важным, нужна новая картина мира, служащая продуктивным способом переоценки мировоззрения и снятия внутренних противоречий. Необходимо формирование гражданского согласия, солидарного созидательного труда на благо нашего общества, выявления новых перспектив жизни, просто потому, что нас научили в это верить.