Новые факты о якутах, сбежавших из Советской России в Финляндию

В мае этого года на сайте “Sakha Open World” опубликован интереснейший материал о трех якутах, волею судьбы оказавшихся вне родины. “Sakha Open World” -“Саха Диаспора” создан якутянами, живущими за рубежом, «с целью объединения земляков, продвижения имиджа Республики Саха в мире, развития связей и сотрудничества, распространения информации и поддержки проектов, посвященных истории, культуре и творчеству народов Республики Саха (Якутия)». Автор исследования, заинтересовавшего SAKHALIFE.RU, наша землячка Татьяна ВАСИЛЬЕВА. Якутянка с 2003 года живет с семьей в г. Ловиза (Финляндия). Татьяна увлекается историей Якутии, особенно периодом гражданской войны, жизнью эмигрантов 20-30-х годов прошлого века. Статью Татьяны Васильевой SAKHALIFE.RU печатает в авторском оригинале.

Якутия-Соловки-Финляндия-Швеция: судьба трёх якутов (дополненное)

Татьяна Васильева, Финляндия, май 2021 года.

До совсем недавнего времени я считала себя единственной в мире саха, которая владеет и шведским, и финским языками. Только на днях пришла ко мне мысль, что я, по крайней мере, такая не первая. Полуграмотный якут, Семён Старостин, родившийся в 1900 году в селе Чакыр Чурапчинского улуса, мог говорить и на финском, и на шведском намного раньше меня.

Многие, возможно, слышали или читали ранее, что три якута – Михаил Корнилов, Егор и Семён Старостины (однофамильцы), сосланные в Соловки, сумели сбежать в 1931 году в Финляндию. Якутяне совершили свой дерзкий побег не с самого острова, а со станции Чупа, лесозаготовительная “командировка”, которая относилась к системе Соловецкого лагеря особого назначения. Как сложилась их судьба в новой стране, тоже более менее известно в основном благодаря книге выдающегося сына якутского народа Багдарыына Сулбэ «Олох долгуна», изданной в Якутске в 1992 году. Михаил Спиридонович не только нашел родственников финских якутян, выяснил родословные, а также затребовал из архивов КГБ их дела, и, великое дело, сумел или способствовал реабилитации Семена и Егора. Родственники Корнилова добились реабилитации еще в 1957 году.

Так как волей судьбы я оказалась в Финляндии, то выучила оба государственных языка страны, и благодаря их знанию мне удалось разузнать недостающие сведения о судьбах наших земляков. Все же замечу еще раз, что Багдарыын Сулбэ очень существенно и результативно провёл исследовательскую работу, и я не перестаю восхищаться им. Очень бы хотелось, чтобы книга «Олох долгуна» была переиздана или хотя бы была оцифрована, и желательно переведена на русский язык для полного охвата читателей, интересующихся историей родной республики.

Из той же книги известно, что единственный выживший после Второй мировой войны Семен Старостин после войны переехал в Швецию, и почти до самой смерти, последовавшей в 1975 году, поддерживал связь, начиная с 60-х, со своими родными в Якутии. Можете себе представить, сколько тревоги и страха пережили при этом его родственники в 60-70-е годы при советской власти, поддерживая переписку с сосланным, к тому же еще и сумевшим сбежать за границу. Михаил Спиридонович в книге сокрушается, что родственники хоть и знали о кончине Егора Егоровича и получили от его жены фотографию могилы, но потеряли письмо с адресом. Поэтому было неизвестно, где он похоронен. Были слухи, что он жил где-то около Стокгольма, в Уппсале, имел дом с приусадебным участком, работал то ли садовником, то ли информатором у профессора-лингвиста Бьёрна Коллиндера. Не то чтобы эти сведения были только слухами, но они имели место быть, только в более ранний период. Если бы былo известно место захоронения, то родственники имели бы возможность посетить могилу после того, как перестройка дала возможность спокойной совершить зарубежную поездку.

Я пишу здесь, надеясь, что читающие статью знакомы с книгой Багдарыына Сулбэ. Но наверняка есть и такие, кто не знает ничего о финских якутах. Все трое: Михаил Федорович Корнилов, Семен Константинович Старостин и Егор Егорович Старостин были так или иначе связаны с конфедералистами и были осуждены в 1927-28 годах на 5-10 лет в концлагерь СЛОН. Читая самый интересный для меня историко-географический и культурологический журнал «Илин», я обнаружила в списке осужденных по делу конфедералистов много знакомых фамилий. Ведь Амга, откуда я родом, была одной из основных арен классовой борьбы в Якутии в 1920-е годы. Более того, младший брат моего деда Васильев Кузьма Петрович был расстрелян в 1928 вместе с теми, кого сочли более опасными для советской власти. Поэтому у меня была спекулятивная мысль, что если бы над моим родственником «сжалились» и отправили на медленную смерть в лагеря Соловков или на стройку Беломорканала, вдруг оказалось бы, что он тоже сбежал в Финляндию и спасся таким образом. Из-за этого у меня возникла искренняя симпатия к нашим трем финским якутам, не только по якутской, но и по родственной причине.

Историю побега из СЛОНа можно почитать в той же самой книге на якутском, а также на русском в журнале «Грани», воспоминания Корнилова Михаила «Откуда и как я оказался на земле финнов». Читая воспоминания, невозможно было сдержать слёзы и не почувствовать боль за соотечественников, попавших под колеса безжалостной истории. Из той пары или трех сотен сосланных на родину вернулись лишь единицы. Сколько было горя и бед не только осужденным, но и оставшимся на родине семьям и родственникам на многие годы! Их вина, с высоты сегодняшнего дня, на мой взгляд, состоит только в том, что они были недостаточно дальновидны и выбрали не ту сторону. И я совершенно уверена, что никто из них, абсолютно никто, не желал зла Якутии, все хотели добра и благополучия родной земле и соплеменникам, и боролись они за это выбранным ими методом.

Итак, оказавшись в Финляндии, троица не совсем сразу обрела покой и счастье. Финляндия в начале 30-х была еще очень бедной страной. Было много бедствующих беженцев из России. И далеко не ко всем финны относились по доброму, так как среди них были и шпионы, и другие нежелательные элементы. И в такую страну попали наши земляки, через лагеря для беженцев, где они трудились и бедствовали. Как известно, якутские эмигранты по всему миру, в основном из Китая, Японии и Америки, собирали средства, отправляли небольшие, но очень нужные суммы денег, белье и не новую одежду. Узнали они о нуждающихся в Финляндии через эмигрантскую прессу. Напечатать объявление помог им Адолий Юльевич Буш, бывший статский советник из Петербурга, в то время председатель общества русских беженцев в Финляндии.

На этом труднейшем этапе наших земляков встретил профессор Густав Йон Рамстедт (1873-1950), он, к счастью, оказался лингвистом по уральским и алтайским языкам, а также по корейскому и японскому. Увидев редких в то время в Финляндии азиатов, рывших канаву, он заинтересовался, подошел к ним, познакомился и с большим сердцем любознательного и доброго ученого взял к себе на работу в свое поместье. 

Рамстедт был выдающимся ученым, выбравшимся из рабочей семьи с отцом-алкоголиком, добился успехов в сравнительном языкознании, даже был первым представителем по делам Финляндии в Японии, Китае и Сиаме. В то время у Финляндии не было средств для настоящего посольства, Рамстедт в течение 10 лет служил как chargé d’affaires, рассказывал о Финляндии на японском языке на лекциях по всей Японии, что было даже намного полезнее, чем балы и приемы в посольствах более богатых стран. В Японию он выехал с дочерью, выучил японский в поездке в страну на пароходе, которая в то время длилась несколько месяцев с заходами на разные континенты. Общительный Рамстедт подружился на пароходе с высокопоставленными японцами, один из которых впоследствии стал послом Японии в Лиге Наций, и помог отходу Аландских островов Финляндии, по совету и рекомендации нашего профессора. В то время еще и Швеция претендовала на обладание Аландскими островами. Отчаянная смелость будущего профессора поразила меня при чтении его мемуаров еще тогда, когда он выехал с молодой женой и годовалой дочерью в экспедицию в Калмыкию, затем в Монголию в начале прошлого века. Очень жаль, что он оказался не тюркологом. Кроме прочего, он был специалистом и по монгольскому языку. Надеюсь, что калмыки и монголы нашли его труды. Но мы, якутский народ, тоже безмерно благодарны выдающемуся ученому. 

У профессора наши якуты нашли приют и работу. Это именно Рамстедт заставил Корнилова написать воспоминания, предвидя как ученый, что они станут историческим документом и когда-то увидят свет и в Якутии, что и произошло через 60 с лишним лет. Благодаря ему наша троица попала на страницы финских газет, также были организованы встречи в финно-угорском обществе, которое было очень влиятельным в то время, например, они выделяли деньги на полевые экспедиции в разные страны будущим ученым-лингвистам. На одной из таких встреч Семен представлял камлание шамана. Фотография эта имеется в архиве журнала «Суомен кувалехти»( Suomen kuvalehti, 1932). Костюм, парик и бубен для шамана изготовили наши земляки. Один бубен, по некоторым сведениям, имеется в коллекции семьи Рамстедтов и висел когда-то над дверью в комнате у его внука. Также, вероятно, по рекомендации Рамстедта, наши соотечественники служили моделями у студентов-художников из-за невиданных ранее интересных азиатских черт внешности, и, благодаря этому, появились работы углем, карандашом и маслом. По крайней мере, одна работа имеется в архиве национального музея Финляндии Атенеум. Она принадлежит кисти Вэйно Аалтонена (Väinö Aaltonen), который стал потом очень известным скульптором. Это портрет Корнилова, который какое-то время висел в посольстве Финляндии в Китае. В настоящее время этот портрет можно увидеть в цифровом архиве Атенеума по адресу:  https://www.kansallisgalleria.fi/fi/object/441934. 

В Чила, поместье Рамстедта, наши оставили о себе такие воспоминания: как они собирались у ограды, где были скалы, и пели на своем языке тоскующие песни, напоминавшие финнам напевы лапландцев. А также они играли “на металлическом инструменте с высоким пронзительным звуком”. Мы знаем, что это был хомус. Откуда он у них был, привезенный с родины, прошедший лагеря, или изготовленный ими уже в мирной жизни в Финляндии и куда он потом делся?.. Наши земляки были мастерами на все руки. Особенно Семен полюбился всем своим легким, дружелюбным характером, он был, что называется, с green finger: все, что он ни сажал, цвело и давало обильный урожай, и этот талант помог ему потом устроиться садовником в парке Ултунa университетского городка Уппсала в Швеции. В семье Рамстедт в ходу осталось выражение Семена: “Eмэнтэ, канис илма олема”. Так же, как мы умиляемся и сохраняем неправильные, но смешные и милые сердцу выражения наших детей в семейном словаре, также и эта семья сохранила неправильное выражение полюбившегося работника. Правильно будет: «Емэнтэ, он каунис илма» (Emäntä, on kaunis ilma), т.е. «Хозяйка, хорошая погода стоит!». Говорят, что у Семена была крепкая голова на алкоголь, что совсем не похоже на якута.

В семье, приютившей якутов, не обошлось без драмы. Жена сына профессора решила связать судьбу с беженцем Корниловым. Красавица Айла родила потом дочку Карииту, но, к сожалению, девочка не увидела отца, он умер, когда ей было всего два месяца в 1942 году. Девочка росла с фамилией матери, совсем не подходящее время было тогда расти с русской фамилией и к тому же с внешностью совершенно якутской девочки в Финляндии военных и послевоенных лет. Все это, конечно, было большим скандалом в семье профессора. Корнилову с Айлой пришлось переехать в Хельсинки. В оправдание Айлы нужно сказать, что сын профессора, Алдар, не совсем был здоров, так как в детстве упал головой в подвал. Но, тем не менее, Алдар продолжал общаться по крайней мере с Семеном, и вместе они основали фирму «Орава» (Белка) по скорняжному делу. Совладельцы «Белки» учились разным способам обработки кожи, а первая обработанная ими кожа голубой лисы растянулась аж на два метра. У профессора дети были названы или монгольскими или тюркскими именами: Седкил (тюркск.), Цецек (монг.), Эрдем (тюркск.), Ойлук (монг.) и Алдар (калм.). У них были, конечно, и двойные шведские имена. Через своих детей Рамстедт породнился с культурной и дипломатической элитой Финляндии. Сейчас его детей в живых уже нет, но внуки, правнуки есть. Совсем недавно, несколько лет назад, вышел фильм о Рамстедте (Ramstedtin maailma, 2018), я была на его премьере. В 2015 году установлен памятник в его родном городке Таммисаари, на открытии которого присутствовали послы Кореи и Японии. 

Анна Лена Бенгельсдорфф, впоследствии купившая поместье Чила у наследников Рамстедта, написала несколько лет назад книгу о нем «Монгольская душа в костюме профессора» на шведском. В ней автор также рассказывает о временных обитателях поместья из далекой Якутии. Что примечательно, Анна Лена потом тоже приняла к себе на работу и приютила трех сирийских беженцев, помогала им во всем, поддерживала. Один из них недавно написал книгу. Ведь только познакомившись и подружившись, узнаешь людей, которых принимаешь за серую массу беженцев, «понаехавших» за социальным раем. Мне стыдно, когда вспоминаю, что я думала о беженцах тогда, в 2014-м, когда был наплыв их по всей Европе. Возмущалась, почему едут в основном только молодые мужчины, почему не женщины, старики и дети. Но затем, сравнивая с историей «моих» беженцев, поняла, что мужчинам-солдатам больше грозит смерть на родине после поражения противоборствующей стороне, и они отправляются в бега во спасение своей жизни. Женщины и дети остаются дома и часто выживают. Очень рада, что Анна Лена продолжает гуманистическую традицию Рамстедта, мы с ней встречались, я пока еще не побывала в Чила, но обязательно съезжу и хомус возьму с собой, поиграть на скалах, там же, где тосковали по родине наши земляки.

Как благородные люди, наши земляки понимали, какую помощь оказал им профессор Рамстедт. Семен и Михаил в феврале 1938 года подарили своему благодетелю трость с серебряным набалдашником. И к ней была приложена открытка, написанная на якутском и немного на не совсем правильном финском. Я приведу текст на якутском: «Ытыктабыллаах кырдьаҕас проф. Г. Рамстедт! Үтүө киһиэхэ! Сахa омук өс хоhооно баар: Сатыы тайаҕa буолбут, аттаах ойбоно буолбут диэн. Онон, биhигиттэн, Саха омук аатыттан, куччугуй да буоллар бэлэхтэ тут, көмүс тайaхта!». Знали же, что Рамстедт хоть и владеет нескольким десятком языков, якутского он не знает. Могли ли они догадаться, что когда-то другие саха прочитают слова глубокой благодарности, написанные на якутском, на латинице? 

Беженцам в приютившей их стране приходится не только привыкать к новым условиям, приспосабливаться к ним, но и воевать на новой стороне, иногда и против своей бывшей страны. Так и случилось с нашими земляками. В Зимней (финской) войне они непосредственно не участвовали, но находились на севере на сборах, где были и другие иностранцы. Есть воспоминания венгерского графа Илло фон Валзела (он тоже служил в иностранных войсках Финляндии), где упоминаются двое из наших земляков без их имен. Автор пишет, что они были приятными, добропорядочными и спокойными, и он знал, как они попали в Финляндию. Как же было, наверно, удивительно, что среди иностранных добровольцев находились и такие экзотичные сослуживцы. Они отлично стреляли, но, к удивлению графа, плохо катались на лыжах. Когда я читала это, с улыбкой вспомнила, как в первые годы, на курсах шведского языка, учительница организовала лыжный поход около своей дачи в Хайко. Я, еле пробежав сколько-то километров, на финише упала прямо перед носом своих африканских сокурсников. Они пришли к финишу намного раньше меня и рассмеялись: «Кто из нас из Сибири, ты или мы?!». Валзел в книге нарисовал в карикатурном стиле двух якутов, и написал, что один из них был очень худым, как щепка, а другой был сильно упитанным. Так как он не назвал имён, я не знаю, кто из них кто. 

В другой книге австриец Адольф Молнар, также служивший в иностранном батальоне, вспоминает, что наши якуты удачно спекулировали папиросами, да так хорошо, что вызвали зависть и недовольство своих сослуживцев. Наших Молнар описывает как двух братьев, возможно это были оба Старостина, Егор и Семен. Опять же упоминается, что “один был толстый, как Фальстаф, другой худой, как сама смерть с косой”. Покупатели ругались на советских пограничников, которые упустили якутов через границу. “Теперь мы знаем, какие они, кулаки”, возмущались, и все равно покупали папиросы у лидеров черного рынка. Что ж, узнаю земляков, способных к торговле и коммерции в любых условиях, даже в другой стране, среди других иностранцев (скандинавы, эстонцы, венгры, британцы, итальянцы, португальцы, австрийцы). Интересно, на каком языке велась торговля папиросами?

Михаил Корнилов научился хорошо говорить по-фински, торговал коврами на рынках и оставил хоть и небольшое, но состояние своей дочери. Он из-за возраста (род. в 1888 году) был трудообязанным, а значит не участвовал в сражениях. Он умер на службе в 1942 году, официально из-за болезни, а по некоторым слухам свои выстрелили в спину, приняв за шпиона,  по другим наступил на мину. Его прах привезли из Ивало (север Финляндии) и похоронили на православном кладбище Хельсинки, его имя вписано на стеле погибших Pro Patria (За Отчизну). На могиле есть памятная дощечка, привезенная его дочерьми из Якутии в 1991 году. Если вдруг окажусь случайно рядом, я тоже захаживаю туда, просто постоять и помолчать.

Егор Егорович Старостин (род. в 1898 году), похоже, служил в активных войсках, в пехоте. Он пропал без вести в крупнейшем, катастрофическом для финнов, сражении в Валкеасаари (ныне Белоостров Ленинградской области) 10.06.1944. Я очень надеюсь, что он погиб в сражении, а не попал в советский плен. Дослужился до звания капрала, и после ранения в Рэйсэлэ (Räisälä), получил медаль Свободы 2-й степени. В некоторых якутских публикациях пишется, что это соответствует званию Героя Советского Союза. Это далеко не так. Эту медаль выдавали, например, всем раненым в боях, по приказу Маннергейма. Он до призыва успел жениться на финской шведке Гудрун Ингеборг Приеверт (род. в 1905 году) из Турку. У них не было детей. В Якутии от него, единственного из трех, нет потомков. Я связывалась с родственниками Приеверт (Priewert), они знали о Старостине, но никакой другой интересной информации у них не было. Наоборот, это я им рассказывала, кто был мужем их родственницы. Возможно, что и Егор Егорович говорил по-шведски со своей женой, а вне дома говорил по-фински. Про него известно, что он работал скорняком, как и Семен в какое-то время. Как саха-охотники, они, может быть, обрабатывая шкуры, вспоминали, как ходили на зайца или на соболя в Якутии.

Теперь возвращусь к Семену Старостину. Его здесь называли Симеоном. В Якутии у него было прозвище Одьоо Сэмэн. Он, единственный из трех, выжил после войны. Как вы знаете, Финляндия в начале войны была в вынужденном союзе с Германией. После победы Советский Союз очень строго требовал возвращения всех пленных и других, по разным причинам находящихся в Европе советских граждан. Среди них были и не желающие возвращаться, но всех, кого успели поймать, отправляли в СССР. В своей книге Карл фон Хорн, представитель Швеции в ООН, описывает трагичность и жестокость этих насильных сборов даже из нейтральной Швеции в поезда, которые напрямую направлялись в лагеря и тюрьмы в Советском Союзе.  Финляндия же, как проигравшая сторона, должна была заплатить огромные репарации (которые она, единственная страна, в срок и полностью оплатила), а также была вынуждена выдать всех, кого требовал Советский Союз. А это были и белоэмигранты, и дезертиры, и военнопленные. Разыгрывались страшные трагедии, ночные аресты, насильные выселения и так далее. 

Нашему Семену Старостину была бы уготована верная смерть, попади он назад в СССР. Неизвестно точно, когда, но вскоре после войны он с женой переехал в Швецию. И здесь не обошлось без профессора Рамстедта. Старостины по его рекомендации попали к другому профессору Бьёрну Коллиндеру (Bjorn Collinder,1894-1983), коллеге и другу Рамстедта. Коллиндер не занимался тюркологией, он был знаток в финно-угорских языках. Но, тем не менее, он тоже помог Старостину устроиться садовником в тот самый парк Ултуна при университете Уппсалы. В то же время у Старостина лингвисты Уппсалы записали его воспоминания на якутском об уходе за оленями и рассказ о жизни в Якутии. Он кое-что знал об оленеводстве, так как провел несколько лет на севере Якутии в 1923-1925 гг., эта аудиозапись  с голосом Семена была доставлена в Якутию в 90-е годы. В интернете можно найти запись из архива университета.

Даже в Швеции, в Уппсале, у Семена была возможность опять угодить в советский плен. Все же город университетский, на виду и совсем недалеко от Стокгольма. Семен же еще в Финляндии женился на Марии Йёрн (Örn), судя по фамилии по национальности, тоже шведка. У нее имелись родственники в Швеции. Так как родственники в Якутии потеряли связь с вдовой Старостина после его смерти в 1975 году, якутским исследователям было неизвестно, когда и куда переехал Старостин с женой из Уппсалы и где был похоронен.

Используя свои знания в шведском, я занялась активным поиском земляка, затерявшегося в Швеции. Благодаря тому, что многие здесь занимаются своей родословной, копируют церковные книги, устраивают встречи родственников, мне удалось наткнуться на запись Турбьёрна Хедмана (Torbjörn Hedman), видимо, являющегося родственником Марии. В 2000 году к столетию Семена он написал на одну страницу всё, что он знал о судьбе мужа своей родственницы. Из этой записи следует, что в 1962 году Старостины купили небольшой участок на острове Готланд и переселились туда. Семен опять же занимался цветоводством и огородничеством, у них были домашние животные. Соседи вспоминали его дружелюбным, благодарным и отзывчивым на помощь. Хедман, к моей большой радости, написал, где похоронен Семен, в ту же могилу рядом с мужем была похоронена через десять лет и его жена. Узнав это, я попросила землячку и любимую подругу Алену Степанову, как раз живущую на острове Готланд, найти могилу в местечке Халл. Алена нашла это место и положила туда цветы.

Через год я сама с младшей дочкой поехала навестить Алену на Готланд, уже во второй раз, и на этот раз с исторической миссией посетить могилу земляка. Она находилась на небольшом церковном кладбище, было совсем нетрудно найти ее. После того, как мы убрались и положили цветы, поехали по этой маленькой деревне. Помня из книги фотографию дома, мы поездили по немногим улицам Халла (Hall). И нашелся похожий дом, на крыше которого работал, скорее всего, нынешний хозяин. Алена с мужем по-европейски постеснялись зайти без приглашения и расспросить его. Я, уже проехав несколько метров, все же попросила остановить машину, полагая, что это касается истории якутского народа и что надо действовать. Я решила выйти из машины и, отбросив все приличия, заговорила с человеком на крыше. Объяснила, что мы из Якутии, ищем дом Старостина, спросила, не его ли это дом. К нашей большой радости, хозяин ответил положительно и пригласил зайти. Как оказалось, они новые владельцы дома, сами предприниматели из Стокгольма, купили этот дом и участок как летнюю резиденцию. Они дружелюбно показали нам дом и участок. Напротив дома через дорогу был хлев-сарай, где наш земляк содержал свою домашнюю живность, возможно корову. На участке было много цветов, и хозяйка подарила нам семена маков, предположительно посаженных еще Семеном, так как они расцветают каждый год как многолетнее растение. К сожалению, потом эти семена у меня не взошли, успели отсыреть. Хозяева показали нам и сам дом. Oни в одном месте сохранили все слои обоев, которые были в том доме. Так что, возможно, мы увидели обои, которые клеил Семен с женой. И самая большая радость была в том, что новые хозяева интересовались историей дома и нашли в интернете ту запись Хедмана, распечатали ее как постер, положили в раму и повесили на самом видном месте. Так что история Семена Старостина висит в его старом доме, в память об его удивительной судьбе. Из Чакыра, через всю Якутию до Аяна и Охотска, затем концентрационный лагерь в Карелии, побег, война, через Финляндию в Швецию, на Готланд…

У него в Якутии остался внук, сын его дочери, Василий Захаров. Василий Харысхал очень хотел привезти его к могиле деда и вместе поклониться  могиле земляка, как и могиле Асклепиодота Рязанского в Австралии. В Финляндию Харысхал приезжал несколько раз. В последний раз мы опять встречались с дочерью Корнилова Карииттой, она теперь с удовольствием носит якутские серьги, подаренные Харысхалом. Я жду с нетерпением выхода его ставшей уже последней книги, документального романа о наших земляках-эмигрантах, важный итог исследования многих лет.

Список литературы:

• Багдарыын Сyлбэ: Олох долгуна (Якутск, 1992).
• Harry Halén: Kulkumiehet pp. 214-233 (Otava, 1986).
• Harry Halén: Biliktu Bakshi. The Knowledgeable teacher, G.J. Ramstedt’s career as scholar (The Finno-Ugrian society, 1998).
• Halén, Harry: From Siberia to Finland: The story of M.F. Kornilov, a Yakut convict (1989) pp. 101-143 (Journal de la Société Finno-Ougrienne 82, 1989) 
• Anna Lena Bengelsdorff: Gustaf John Ramstedt: En mongolsjäl i professorsrock (Kilabok, 2017).
• Illo von Walzel: Möte i Lappo (Stockholm : Fritzes hovbokh., 1941).
• Adolf Molnar: Suuri ilveily, p.203 (Kirjayhtymä, 1983).
• G.J. Ramstedt: Sju resor i Östern 1898-1912 (Söderström & C:o Förlagsaktiebolag, 1961).
• Корнилов М. Ф.: Откуда и как я оказался на земле финнов (Грани. – 1994. – № 171. – С. 173–199).
• То же самое в интернете:

http://wsbs-msu.ru/res/DOC287/История%20Чупинских%20якутов.pdf

• Horn, Carl von: Fredens soldater (Stockholm : Norstedt 1966).
• Ruong, Israel :Om renmjölkningen på Sydlapskt område p.281 (Svenska landsmål och Svenskt folkliv 1953-54).
• Rantala, Leif: Simeon Starostins berättelse om jakutisk renskötsel i Israel Ruongs arkiv pp. 233-238 (Studia Orientâlia 97, Helsinki, 2003).
• Hedman, Torbjörn: Simon (Semjon) Konstantinovitj Starostin (http://arnegranquist.se/slakthemsida/bok0/Starostin/Starostin.pdf)

Описание фотографий:

B 2017 году, к 100-летнему юбилею независимости Финляндии, я дала интервью местной газете о связях между Якутией и Финляндией. Рассказала о судьбе наших земляков в Финляндии, а также о судьбе финна-коммуниста Отто Кальвица, ставшего героем в Якутии.

На фотографиях: я с дочерью Корнилова Карииттой, у могилы Семена с Аленой Степановой, а также герои нашей истории.