Неожиданное признание Чурапчинской переселенки

«Худы, угловаты, глазасты…

В пятнадцать непризнанных лет,

Досыта вы ели нечасто, 

Утрами вставали чуть свет…

Отцам вы своим помогали

В смертельной их схватке с врагом…»

Л. Татьяничева

В последние годы мы стали узнавать много новой противоречивой информации о тех или иных событиях прошлых лет. По-новому интерпретиру­ются факты и история страны. В годы перестройки мы узнали правду о судь­бе чурапчинских переселенцев. Информация об этом факте нашей истории была подана в таком духе, что плохие коммунисты из желания погубить жителей Чурапчинского района насильно переселили их на север, на верную смерть. Это преподносилось как специально продуманная губительная политика Ком­мунистической партии в годы войны. Может, это было только мое личное восприятие официальной информации, не знаю.

Однако мое любопытство привело меня к не­посредственной участнице этого печального пере­селения Варваре Петровне Самсоновой. Наша бесе­да за чашкой чая была долгой: мы с собеседницей смотрели фотографии, вырезки из газет. Я не меша­ла Варваре Петровне назойливыми вопросами, про­сто сидела и слушала. И ее неторопливый рассказ унес меня в те далекие военные годы.

— В 1942 году я была 15-летним подростком. Шел второй год войны. Утешительных вестей с фронта не было: все чаще наши земляки получали с фронта «черные письма». В тылу жизнь тоже была не из легких. В колхозе работать становилось все труднее и труднее: мужчин практически не было, остались одни старики, женщины и дети. Основная тяжесть колхозного труда легла на плечи подрост­ков, таких, как я, которые после ухода старших на фронт как-то сразу повзрослели. Я была круглой си­ротой: с годовалого возраста меня воспитывала при­емная мама. Перед смертью моя родная мама по­просила бездетную  родственницу взять ее дочку «в дети», пока та не обза­ведется своими ребятишками. К сожалению, моя приемная мама очень рано потеряла зрение, прожив, бедная, всю жизнь слепой, в темноте. Из-за мами­ной беспомощности я рано повзрослела: шутка ли, на мне лежала вся ответ­ственность за незрячего человека. Без преувеличе­ния, я была мамиными ру­ками, ногами и глазами. С самого детства я не гнушалась никакой тяжелой ра­боты, наверное, поэтому росла физически сильной, развитой и выносливой.

В военные годы была небывалая засуха. Так, если мужчин выкосила вой­на, то стариков и детей унес голод. Страшная по масштабам засуха, бушевавшие по всей республике пожары, прожорливая саранча стали как бы вторым фронтом. Кушать было практически нечего. В лет­нее время мы по полям собирали траву и коренья растений, чем и питались. Из-за отсутствия фура­жа колхозникам   пришлось забить почти весь скот. В Чурапчинском районе, по территории которого нет не только рек, но даже и ручейков, высохли все озера! А ведь в них водилась какая-никакая рыба, которая была подспорьем для голодающих селян. Не стало и этого. Идти охотиться на зайцев — надо было иметь силы.

В такое сложное время для спасения жителей заречных районов от последствий продолжительной засухи и голода, а именно жителей Чурапчинского района, где сложилась безвыходная ситуация, было принято решение переселить часть колхозников на север, к морю, на рыбный промысел.

Помню, что состоялось большое собрание кол­хозников. Наш председатель зачитал приказ о пере­селении, рассказал о ситуации на фронте и в тылу. Было решено тщательно готовиться в столь даль­ний путь. Составили списки, уточнили состав каж­дой отъезжающей семьи, провели инструктаж. Всем семьям выдали лошадей, всем миром соорудили те­леги для перевозки людей и багажа. В нашей семье я была за старшего, так что мне тоже была доверена лошадь с телегой. Родственники помогли собрать теплую одежду, постель, посуду, то, без чего нельзя было обойтись. Наступил день отъезда, и в теплое солнечное августовское утро мы тронулись в путь. Нас было человек 50: помнится, обоз был длинный. На самом деле мне не хотелось покидать родные места, хотя там у меня особо никого не было, но сердце щемило: куда мы едем, где этот север, поче­му мы должны уезжать с насиженных мест. По до­роге я даже пыталась остановить лошадь и свернуть в другую сторону, скрыться от всех, но лошадь по­палась сильно упрямая, никак не хотела отстать от обоза: уперлась и все тут. Так что «дезертировать» мне не удалось.

За несколько дней добрались до Нижнего Бестяха. Здесь нам выдали продуктовые карточки, и за долгое время с начала войны я впервые наелась до­сыта. Вскоре мы погрузились на баржу. Помню, что перед самым отъездом решили забить двух лоша­дей из нашего обоза, а мясо поделить между всеми семьями, чтобы не голодать в дороге. Но кто-то до­нес об этом местным властям, и мясо взять с собой нам не удалось, потому что приехала милиция и всю конину конфисковала. Слава Богу, в тюрьму никого не посадили. Так мы отплыли.

Нами руководил председатель колхоза Николай Миронов (отчество не помню, то ли Николаевич, то ли Михайлович) – уважаемый, коммуникабельный человек, умелый организатор, настоящий лидер. Он уже в то время имел награды, ордена или медали, сейчас точно не скажу. Но я четко помню, что, когда нужно было решать какой-либо жизненно важный вопрос, он надевал на лацкан старенького пиджака свои награды, и это, как правило, всегда имело дей­ствие: трудно было устоять перед его сверкающими орденами. Куда бы мы ни приезжали, куда бы ни прибывали, Миронову удавалось найти общий язык с руководителями районов, поселков, что помогало умелому размещению. Ему всегда находили поме­щение для ночлега и проживания всего нашего кол­хоза. Теперь, когда много говорят и пишут о траге­дии чурапчинских переселенцев, я отчетливо понимаю, что именно он, наш председатель, стал нашим спасителем, нашим ангелом-хранителем, именно благодаря ему, его умелой работе мы все тогда вы­жили.

Наша баржа была явно переполнена: она скре­жетала, стонала, кренилась. Было страшновато, осо­бенно ребятам. Но мы, слава Богу, благополучно доплыли до Сангар. Там нам выделили вторую бар­жу и расселили. Дальше мы держали путь на север. Север. Это слово было для нас незнакомым, но он манил нас. Он был далеко, но нам он казался раем, где есть еда. Ни о чем особо, кроме еды, люди тогда не думали: голод косил всех без разбора.

Нашим первым пристанищем было село Тиит Арыы. Мы выгрузились. Миронов вместе с члена­ми правления пошел на переговоры с местными властями. Вскоре нас устроили в больших-больших палатках, где посередине стояла печь, по краям – нары. Печка была железная. Когда топили, она становилась очень горячей. Каждой семье досталось по нарам. В первый же вечер, более-менее обустро­ившись, мы пошли на рыбалку. Никогда не забуду, каким богатым нам показался первый улов, какая – по нашим представлениям – была крупная, хорошая рыба! Мы все наелись, что называется, от пуза. Го­рячая уха, теплая палатка, постель на нарах сдела­ли свое дело, и мы впервые за много дней трудного пути уснули крепким сном. Это был Север.

Вскоре нас перевели в распоряжение Трофимовского рыбзавода. Жили уже не в палатках, а в домах, но, несмотря на это, наш колхоз построил балаган в пять дверей. Мы утеплили его, обмазали, чем могли, сделав вполне приличное жилище. В этом балагане и перезимовали первую зиму. Нашим ос­новным занятием была рыбалка. Рыбачили и неводом, и сетями. Я была ловкая, умелая, быстро научи­лась незнакомому рыбацкому делу, работая наравне с парнями и стариками. За весь день работы с 6 утра до 9 часов вечера, независимо от того, сколько рыбы поймаешь, на семью полагалась только одна рыби­на. Остальной улов сдавали. Рыбу увозили на сан­ках на склад.

По продуктовой карточке, которую мы стали получать наравне со служащими, выдавали муку, сахар, чай, крупу. Конечно, на все были ограниче­ния, какие-то лимиты, но что-то мы все равно полу­чали. После скудного колхозного пайка, так назы­ваемых трудодней, для нас это казалось продукто­вым изобилием. В колхозе мы были почти бесправ­ными. Теперь трудно даже представить, что мы, кол­хозники, тогда не имели паспортов. И наши дети также были не вправе получить паспорт. Таким об­разом пытались удержать людей в деревне, иначе многие не захотели бы там жить, тем более рабо­тать. Слишком трудной была колхозная жизнь. На­шей доли продуктов нам с мамой вполне хватало, да еще приплюсуйте одну рыбу в день. Из полови­ны рыбины можно было сделать царскую уху, вто­рую же часть или обжаривали, или отваривали, кто во что горазд. После голодной Чурапчи это был на­стоящий рай! Нельма, омуль, муксун, ряпушка – сколько этой рыбы я перевезла на санках за все годы рыбозаготовок на севере! Конечно, рыбный промы­сел – тяжелая мужская работа, особенно в лютый мороз, пронизывающий до костей ветер, когда надо что-то исправлять в неводе, выдергивать его, оттас­кивать пойманную рыбу, то и дело лезть голыми руками в ледяную воду – не каждому был по плечу такой труд, но зато какая рыба ловилась! Сейчас задним умом понимаю, что ситуация была столь экстремальна, что мы ни разу не заболели, даже хо­лод нас не брал. Конечно, у кого были хронические болезни, типа туберкулеза и трахомы, они болели, несколько человек из нашего колхоза умерли и ос­тались покоиться в неродной земле. И так мы кочевали с места на место в поисках более богатого улова рыбы, что нужна была фронту.

Но куда бы мы ни приехали, наш председатель на­чинал с обустройства жилища, чтобы люди не за­мерзли. Кроме того, у нас были спасительные про­дуктовые карточки: их или полученные на них про­дукты мы умудрялись обменивать на красивую, как нам тогда казалось, одежду у финнов и литовцев.

На севере финнов и литовцев было очень мно­го, больше, чем нас, чурапчинцев. Они появились там еще раньше нас. На севере они действительно потеряли много своих людей, сколько – даже не счесть. Выжили только молодые и сильные. Конеч­но, наш суровый климат сделал свое дело, тем бо­лее, что одежонка у них была совсем худая: ни теп­лых штанов, ни меховой одежды, ни шапок, ни обу­ви. Они пытались обвязывать мешковиной ноги, туловище, но разве это поможет в наши морозы? Они не умели обустраивать свои жилища: в домах типа землянок было холодно. Но у финнов и литовцев была красивая одежда и я, девчонка, меняла на нее часть продуктов или талонов: как говорится, война войной, а наряжаться хотелось. Помню, что мы с ними жили дружно, относились друг к другу по-доброму, выручали и помогали, чем могли. Даже один молодой человек ухаживал за мной, предла­гал уехать на его родину, но я не могла бросить свою слепую маму…

Еще на севере встречалось немало людей, ко­торые, как шептались взрослые, скрывались от вой­ны. Дело было в том, что во время войны жителей Крайнего Севера на фронт не брали: они имели как бы охранную грамоту. Наверное, потому, что их было крайне мало, и нацию нужно было сохранить. Так вот, наиболее ушлые и хитрые мужчины тогда резко полюбили север и подались в дальние края: кто – учительствовать, кто – руководить. Нетрудно дога­даться, что рыбу в ледяной воде они, как мы, не ло­вили. Выполняли «белую» работу. Так что не все тогда уходили добровольцами на фронт, были и та­кие, кто принимал совсем другое решение, направ­ляясь в противоположную от фронта сторону.

Однажды в пургу я заблудилась. Это было в декабре. Понятное дело, в это время там полярная ночь. Нас было двое: я и взрослая женщина из на­шего колхоза. Кажется, ее звали Федосия. Мы блу­дили почти два дня. Если честно, было очень страш­но. С собой, конечно, никакой еды не взяли. Умом я понимала, что в таких делах главное – не уснуть и не сидеть, чтобы не занесло снегом. Чтобы согреть­ся, надо идти. Мне очень хотелось спать, но, навер­ное, жить хотелось еще больше, поэтому я шла и шла. Моя товарка уже выбилась из сил, просила присесть, немного поспать, но я не разрешала. Че­рез два дня мы набрели на знакомую мне заброшен­ную землянку финнов, оттуда я хорошо знала доро­гу домой. Так и добрались. Оказалось, в нашей ком­муне был большой переполох: на поиски отправи­лись шесть групп, но живыми найти нас уже не надея­лись. Потом я долго не могла спать, вскакивала но­чами, боялась потеряться и заблудиться. Конечно, со временем страх прошел, но для меня это был су­ровый урок: я поняла ценность человеческой жиз­ни. Как говорится, нет худа без добра.

Таким образом, мы объездили в поисках хоро­шей рыбалки много мест на севере: Трофимовский и Гоголевский рыбзаводы, Саһыллаах, Тумат… Ни­когда не забуду, как в Тумате я впервые в жизни уви­дела море Лаптевых. Этот особый морской воздух, сила и мощь моря, его бескрайние просторы поко­рили меня навсегда. Я – якутская девчонка, до этого не видевшая ничего, кроме своего аласа в родной Чурапче, всей душой полюбила бескрайнее и бога­тое море. Здесь, на море, рыбы было полно, рыба нас кормила, рыба нас спасла. Сюда, в эти суровые края, я приехала совсем девчонкой, здесь, на море я выросла, сформировалась и стала человеком.

Жалко только, что не выучилась я тогда. Да что теперь об этом говорить: многие мои сверстники в военное лихолетье в школу не ходили. Не до учебы было, надо было выживать, помогать взрослым. Хотя по возрасту мы были почти детьми, но по жизненному опыту, по пережитому мы были уже взрос­лыми. В нашей коммуне больших потерь не было: наш председатель сделал все возможное и невозмож­ное, чтобы сохранить людей. Низкий поклон ему за это…

Шел уже 1946 год, кончилась война, потихонь­ку налаживалась жизнь. После войны все мои зем­ляки вернулись домой, в родную Чурапчу. Руково­дил переездом наш неутомимый председатель Ми­ронов. Уехали все, кроме меня. Я осталась. За мной уже три года ухаживал Андрей Самсонов, тоже волею горькой военной судьбины оказавшийся там, на море, как и я, круглый сирота. Я горячо полюбила моего Андрея за его спокойный нрав, самостоятельность, доброе, нежное сердце. Мы поженились, сыграли свадьбу. На свадьбу пришли все, как говорится, всем миром выдали меня замуж за моего капитана. Помнится, во время свадебного застолья кто-то случайно разбил блюдце. Я очень расстроилась. Видя это, один мудрый человек сказал мне: «Не горюй о потере, Варя! Сколько осколков от блюдца – столько у тебя будет детей, столько у тебя будет счастья». Как он был прав!

Прожили мы с Андреем Ильичом 28 счастливых лет, родили и воспитали троих сыновей и трех дочерей. А сейчас у меня растут внуки и правнуки… Правда, нет со мной моего дорогого Андрея, рано ушел он от меня. Но все равно я счастлива, что моя жизнь сложилась так, а не иначе.

В моей жизни было море: оно не только спасло меня от неминуемой голодной смерти, но и подарило мне моего Андрея и его большую любовь…

Читайте так же В Якутске почтили память жертв чурапчинской трагедии

Из книги «Есть только миг…»