Капиталина Алексеева: Рассказ чурапчинской переселенки о своей судьбе

«Худы, угловаты, глазасты…
В пятнадцать непризнанных лет,
Досыта вы ели нечасто,
Утрами вставали чуть свет…
Отцам вы своим помогали
В смертельной их схватке с врагом…»
Л.Татьяничева

Из книги «Есть только миг…»

В последние годы мы стали узнавать много новой противоречивой информации о тех или иных событиях прошлых лет. По-новому интерпретируются факты и история страны. В годы перестройки мы узнали правду о судьбе чурапчинских переселенцев. Информация об этом факте нашей истории была подана в таком духе, что плохие коммунисты из желания погубить жителей Чурапчинского района насильно переселили их на север, на верную смерть. Это преподносилось как специально продуманная губительная политика Коммунистической партии в годы войны. Может, это было только мое личное восприятие официальной информации, не знаю.
Однако мое любопытство привело меня к непосредственной участнице этого печального переселения Варваре Петровне Самсоновой. Наша беседа за чашкой чая была долгой: мы с собеседницей смотрели фотографии, вырезки из газет. Я не мешала Варваре Петровне назойливыми вопросами, просто сидела и слушала. И ее неторопливый рассказ унес меня в те далекие военные годы.

-В 1942 году я была 15-летним подростком. Шел второй год войны. Утешительных вестей с фронта не было: все чаще наши земляки получали с фронта «черные письма». В тылу жизнь тоже была не из легких. В колхозе работать становилось все труднее и труднее: мужчин практически не было, остались одни старики, женщины и дети. Основная тяжесть колхозного труда легла на плечи подростков, таких, как я, которые после ухода старших на фронт как-то сразу повзрослели. Я была круглой сиротой: с годовалого возраста меня воспитывала приемная мама. Перед смертью моя родная мама попросила бездетную родственницу взять ее дочку «в дети», пока та не обзаведется своими ребятишками. К сожалению, моя приемная мама очень рано потеряла зрение, прожив, бедная, всю жизнь слепой, в темноте. Из-за маминой беспомощности я рано повзрослела: шутка ли, на мне лежала вся ответственность за незрячего человека. Без преувеличения, я была мамиными руками, ногами и глазами. С самого детства я не гнушалась никакой тяжелой работы, наверное, поэтому росла физически сильной, развитой и выносливой.
В военные годы была небывалая засуха. Так, если мужчин выкосила война, то стариков и детей унес голод. Страшная по масштабам засуха, бушевавшие по всей республике пожары, прожорливая саранча стали как бы вторым фронтом. Кушать было практически нечего. В летнее время мы по полям собирали траву и коренья растений, чем и питались. Из-за отсутствия фуража колхозникам пришлось забить почти весь скот. В Чурапчинском районе, по территории которого нет не только рек, но даже и ручейков, высохли все озера! А ведь в них водилась какая-никакая рыба, которая была подспорьем для голодающих селян. Не стало и этого. Идти охотиться на зайцев — надо было иметь силы.
В такое сложное время для спасения жителей заречных районов от последствий продолжительной засухи и голода, а именно жителей Чурапчинского района, где сложилась безвыходная ситуация, было принято решение переселить часть колхозников на север, к морю, на рыбный промысел.
Помню, что состоялось большое собрание колхозников. Наш председатель зачитал приказ о переселении, рассказал о ситуации на фронте и в тылу. Было решено тщательно готовиться в столь дальний путь. Составили списки, уточнили состав каждой отъезжающей семьи, провели инструктаж. Всем семьям выдали лошадей, всем миром соорудили телеги для перевозки людей и багажа. В нашей семье я была за старшего, так что мне тоже была доверена лошадь с телегой. Родственники помогли собрать теплую одежду, постель, посуду, то, без чего нельзя было обойтись. Наступил день отъезда, и в теплое солнечное августовское утро мы тронулись в путь. Нас было человек 50: помнится, обоз был длинный. На самом деле мне не хотелось покидать родные места, хотя там у меня особо никого не было, но сердце щемило: куда мы едем, где этот север, почему мы должны уезжать с насиженных мест. По дороге я даже пыталась остановить лошадь и свернуть в другую сторону, скрыться от всех, но лошадь попалась сильно упрямая, никак не хотела отстать от обоза: уперлась и все тут. Так что «дезертировать» мне не удалось.
За несколько дней добрались до Нижнего Бестяха. Здесь нам выдали продуктовые карточки, и за долгое время с начала войны я впервые наелась досыта. Вскоре мы погрузились на баржу. Помню, что перед самым отъездом решили забить двух лошадей из нашего обоза, а мясо поделить между всеми семьями, чтобы не голодать в дороге. Но кто-то донес об этом местным властям, и мясо взять с собой нам не удалось, потому что приехала милиция и всю конину конфисковала. Слава Богу, в тюрьму никого не посадили. Так мы отплыли.
Нами руководил председатель колхоза Николай Миронов (отчество не помню, то ли Николаевич, то ли Михайлович) – уважаемый, коммуникабельный человек, умелый организатор, настоящий лидер. Он уже в то время имел награды, ордена или медали, сейчас точно не скажу. Но я четко помню, что, когда нужно было решать какой-либо жизненно важный вопрос, он надевал на лацкан старенького пиджака свои награды, и это, как правило, всегда имело действие: трудно было устоять перед его сверкающими орденами. Куда бы мы ни приезжали, куда бы ни прибывали, Миронову удавалось найти общий язык с руководителями районов, поселков, что помогало умелому размещению. Ему всегда находили помещение для ночлега и проживания всего нашего колхоза. Теперь, когда много говорят и пишут о трагедии чурапчинских переселенцев, я отчетливо понимаю, что именно он, наш председатель, стал нашим спасителем, нашим ангелом-хранителем, именно благодаря ему, его умелой работе мы все тогда выжили.
Наша баржа была явно переполнена: она скрежетала, стонала, кренилась. Было страшновато, особенно ребятам. Но мы, слава Богу, благополучно доплыли до Сангар. Там нам выделили вторую баржу и расселили. Дальше мы держали путь на север. Север. Это слово было для нас незнакомым, но он манил нас. Он был далеко, но нам он казался раем, где есть еда. Ни о чем особо, кроме еды, люди тогда не думали: голод косил всех без разбора.
Нашим первым пристанищем было село Тиит Арыы. Мы выгрузились. Миронов вместе с членами правления пошел на переговоры с местными властями. Вскоре нас устроили в больших-больших палатках, где посередине стояла печь, по краям – нары. Печка была железная. Когда топили, она становилась очень горячей. Каждой семье досталось по нарам. В первый же вечер, более-менее обустроившись, мы пошли на рыбалку. Никогда не забуду, каким богатым нам показался первый улов, какая – по нашим представлениям – была крупная, хорошая рыба! Мы все наелись, что называется, от пуза. Горячая уха, теплая палатка, постель на нарах сделали свое дело, и мы впервые за много дней трудного пути уснули крепким сном. Это был Север.
Вскоре нас перевели в распоряжение Трофимовского рыбзавода. Жили уже не в палатках, а в домах, но, несмотря на это, наш колхоз построил балаган в пять дверей. Мы утеплили его, обмазали, чем могли, сделав вполне приличное жилище. В этом балагане и перезимовали первую зиму. Нашим основным занятием была рыбалка. Рыбачили и неводом, и сетями. Я была ловкая, умелая, быстро научилась незнакомому рыбацкому делу, работая наравне с парнями и стариками. За весь день работы с 6 утра до 9 часов вечера, независимо от того, сколько рыбы поймаешь, на семью полагалась только одна рыбина. Остальной улов сдавали. Рыбу увозили на санках на склад.
По продуктовой карточке, которую мы стали получать наравне со служащими, выдавали муку, сахар, чай, крупу. Конечно, на все были ограничения, какие-то лимиты, но что-то мы все равно получали. После скудного колхозного пайка, так называемых трудодней, для нас это казалось продуктовым изобилием. В колхозе мы были почти бесправными. Теперь трудно даже представить, что мы, колхозники, тогда не имели паспортов. И наши дети также были не вправе получить паспорт. Таким образом пытались удержать людей в деревне, иначе многие не захотели бы там жить, тем более работать. Слишком трудной была колхозная жизнь. Нашей доли продуктов нам с мамой вполне хватало, да еще приплюсуйте одну рыбу в день. Из половины рыбины можно было сделать царскую уху, вторую же часть или обжаривали, или отваривали, кто во что горазд. После голодной Чурапчи это был настоящий рай! Нельма, омуль, муксун, ряпушка – сколько этой рыбы я перевезла на санках за все годы рыбозаготовок на севере! Конечно, рыбный промысел – тяжелая мужская работа, особенно в лютый мороз, пронизывающий до костей ветер, когда надо что-то исправлять в неводе, выдергивать его, оттаскивать пойманную рыбу, то и дело лезть голыми руками в ледяную воду – не каждому был по плечу такой труд, но зато какая рыба ловилась! Сейчас задним умом понимаю, что ситуация была столь экстремальна, что мы ни разу не заболели, даже холод нас не брал. Конечно, у кого были хронические болезни, типа туберкулеза и трахомы, они болели, несколько человек из нашего колхоза умерли и остались покоиться в неродной земле. И так мы кочевали с места на место в поисках более богатого улова рыбы, что нужна была фронту.
Но куда бы мы ни приехали, наш председатель начинал с обустройства жилища, чтобы люди не замерзли. Кроме того, у нас были спасительные продуктовые карточки: их или полученные на них продукты мы умудрялись обменивать на красивую, как нам тогда казалось, одежду у финнов и литовцев.
На севере финнов и литовцев было очень много, больше, чем нас, чурапчинцев. Они появились там еще раньше нас. На севере они действительно потеряли много своих людей, сколько – даже не счесть. Выжили только молодые и сильные. Конечно, наш суровый климат сделал свое дело, тем более, что одежонка у них была совсем худая: ни теплых штанов, ни меховой одежды, ни шапок, ни обуви. Они пытались обвязывать мешковиной ноги, туловище, но разве это поможет в наши морозы? Они не умели обустраивать свои жилища: в домах типа землянок было холодно. Но у финнов и литовцев была красивая одежда и я, девчонка, меняла на нее часть продуктов или талонов: как говорится, война войной, а наряжаться хотелось. Помню, что мы с ними жили дружно, относились друг к другу по-доброму, выручали и помогали, чем могли. Даже один молодой человек ухаживал за мной, предлагал уехать на его родину, но я не могла бросить свою слепую маму…
Еще на севере встречалось немало людей, которые, как шептались взрослые, скрывались от войны. Дело было в том, что во время войны жителей Крайнего Севера на фронт не брали: они имели как бы охранную грамоту. Наверное, потому, что их было крайне мало, и нацию нужно было сохранить. Так вот, наиболее ушлые и хитрые мужчины тогда резко полюбили север и подались в дальние края: кто – учительствовать, кто – руководить. Нетрудно догадаться, что рыбу в ледяной воде они, как мы, не ловили. Выполняли «белую» работу. Так что не все тогда уходили добровольцами на фронт, были и такие, кто принимал совсем другое решение, направляясь в противоположную от фронта сторону.
Однажды в пургу я заблудилась. Это было в декабре. Понятное дело, в это время там полярная ночь. Нас было двое: я и взрослая женщина из нашего колхоза. Кажется, ее звали Федосия. Мы блудили почти два дня. Если честно, было очень страшно. С собой, конечно, никакой еды не взяли. Умом я понимала, что в таких делах главное – не уснуть и не сидеть, чтобы не занесло снегом. Чтобы согреться, надо идти. Мне очень хотелось спать, но, наверное, жить хотелось еще больше, поэтому я шла и шла. Моя товарка уже выбилась из сил, просила присесть, немного поспать, но я не разрешала. Через два дня мы набрели на знакомую мне заброшенную землянку финнов, оттуда я хорошо знала дорогу домой. Так и добрались. Оказалось, в нашей коммуне был большой переполох: на поиски отправились шесть групп, но живыми найти нас уже не надеялись. Потом я долго не могла спать, вскакивала ночами, боялась потеряться и заблудиться. Конечно, со временем страх прошел, но для меня это был суровый урок: я поняла ценность человеческой жизни. Как говорится, нет худа без добра.
Таким образом, мы объездили в поисках хорошей рыбалки много мест на севере: Трофимовский и Гоголевский рыбзаводы, Саһыллаах, Тумат… Никогда не забуду, как в Тумате я впервые в жизни увидела море Лаптевых. Этот особый морской воздух, сила и мощь моря, его бескрайние просторы покорили меня навсегда. Я – якутская девчонка, до этого не видевшая ничего, кроме своего аласа в родной Чурапче, всей душой полюбила бескрайнее и богатое море. Здесь, на море, рыбы было полно, рыба нас кормила, рыба нас спасла. Сюда, в эти суровые края, я приехала совсем девчонкой, здесь, на море я выросла, сформировалась и стала человеком.
Жалко только, что не выучилась я тогда. Да что теперь об этом говорить: многие мои сверстники в военное лихолетье в школу не ходили. Не до учебы было, надо было выживать, помогать взрослым. Хотя по возрасту мы были почти детьми, но по жизненному опыту, по пережитому мы были уже взрослыми. В нашей коммуне больших потерь не было: наш председатель сделал все возможное и невозможное, чтобы сохранить людей. Низкий поклон ему за это…
Шел уже 1946 год, кончилась война, потихоньку налаживалась жизнь. После войны все мои земляки вернулись домой, в родную Чурапчу. Руководил переездом наш неутомимый председатель Миронов. Уехали все, кроме меня. Я осталась. За мной уже три года ухаживал Андрей Самсонов, тоже волею горькой военной судьбины оказавшийся там, на море, как и я, круглый сирота. Я горячо полюбила моего Андрея за его спокойный нрав, самостоятельность, доброе, нежное сердце. Мы поженились, сыграли свадьбу. На свадьбу пришли все, как говорится, всем миром выдали меня замуж за моего капитана. Помнится, во время свадебного застолья кто-то случайно разбил блюдце. Я очень расстроилась. Видя это, один мудрый человек сказал мне: «Не горюй о потере, Варя! Сколько осколков от блюдца – столько у тебя будет детей, столько у тебя будет счастья». Как он был прав!
Прожили мы с Андреем Ильичом 28 счастливых лет, родили и воспитали троих сыновей и трех дочерей. А сейчас у меня растут внуки и правнуки… Правда, нет со мной моего дорогого Андрея, рано ушел он от меня. Но все равно я счастлива, что моя жизнь сложилась так, а не иначе.
В моей жизни было море: оно не только спасло меня от неминуемой голодной смерти, но и подарило мне моего Андрея и его большую любовь…