К праздничной мистерии обращения к сакральным смыслам

Саха предстоит в ближайшее время активно перейти от режиссуры плоского массового действа к обряду обращения к сакральным смыслам, облеченного в форму новой мистерии летнего праздника Ысыах, иначе праздник ждет вырождение. Основания для этого есть. Это дуализм мировоззрения современного народа с мифологическим пластом подсознания и рациональным сознания — уникальным продуктом культурного преломления последних 5-6 поколений северян, испытывающих фазу социокультурной модернизации. Мифологический пласт не нашел где-либо в мире живого симбиоза эпики с рациональностью

Проблема воплощения ритуально-обрядового мифологического пласта народа саха с участием большого количества людей возникла не так давно и связана с социокультурной модернизацией конца XX-го и начала XXI столетия. Осмысление камерного, ритуально-обрядового в народном фольклоре и эпическом наследии представляет не простую задачу по двум причинам. Собственно восстановление утраченных смыслов и действий магического и символического характера, трансляция его в рамках обыденного мировоззрения обывателя как элемента визуальной эстетики и зрелищной эффектности в рамках массового действа. В прошлом подобного широкого опыта не имели культуры народов мира. Он отражает процесс саморазвития духовной сферы современной этнической культуры.

Все это нужно было якутским деятелям искусства осмыслить, чтобы суметь навеять в пластике тела и массового скоординированного жеста. Станислав Катаков  в начале 2000-х активно взялся за непростую с этих позиций эстетическую и пластическую задачу. Его манил экспериментальный фольклор и нововведения. Как вписать в реальное алаасное пространство форму, воплощая единство содержания и символического ритуального смысла? Действие, наблюдаемое издалека на якутском летнем празднике Ысыах должно было напомнить зрителю свою концептуальность — священность, масштабность и обрядовую содержательность культуры саха.

На трансляции Олимпиад и крупных фестивалей за кадром идет текст сопровождения, поясняющий смысл происходящего, а само созерцаемое, по большому счету, остается театром масок и танцем. Для саха, искомая форма Ысыаха как массового действа со временем должна стать больше чем по отдельности праздником с театральной постановкой, религиозным культом или новым рекордом Гиннеса. Это должно стать новой формой мистерии — массового действия ритуального характера, очерченного мифологическим этнокультурным взглядом на суть эволюции мироздания, природы и общества. Это мистерия эпического наследия народа саха, воспроизводящая истину о народе-нации, доносящая свое благопожелание и моление живым божествам.

Такие сверхзадачи и пытался ставить Станислав Катаков. Высота его помыслов становится перманентной задачей для массовой культуры саха. Это не превращение в экзотику — «картинку фестиваля», а нечто большее как жизнь с её нравственным сознанием: «Кто мы, на что надеемся и что должны делать в этой жизни?»

Потенциал культурной новации этнонациональные регионы России ищут в неожиданно использованном старом в рамках парадигмы этнокультурного модерна. Последняя отчетливо заявила о себе в последние десятилетия. Синтез древнего символизма и современных форм культуры явил ренессанс этнического, испытывающего ассимилирующее воздействие глобальной массовой культуры. В продукте эпохи масс соединились ранее не соединяемые вещи, дарующие новые смыслы культуре современников.

Будучи приверженцем экспериментального фольклора Станислав Филиппович смог воплотить скрытый потенциал, данный от родной земли, взращенный в чреве родной культуры, овеянный лоном природы Земли Олонхо. В первой половине XXI века ему удалось обогатить, без сомнения, канонические образы национального якутского танца. Новые ритмы эпохи, заставили его революционно пересматривать уже наработанное северной хореографией. Он пошел дальше хореографической стилизации. Ему постепенно стали открываться смыслы обрядов прошлого. Его задачей стало рождение новых форм, соразмерных современности, но вместе с тем воспроизводящих состояния сознания магико-символического мира предков. К слову, подобное решалось в позднеантичную и римскую эпоху, когда эксперименты родили сценические каноны европейского театра с четко прописанной символикой одеяния и маски, ясно визуализируемых зрителем огромных амфитеатров. Позднее это же случилось с национальными театрами Востока — Японии, Китая и Индии. Но это было движение от мистерии к театру. Здесь задача как бы противоположная. Она заключается в архаизации культуры, стирании мертвых формализмов, подавивших исконные смыслы и состояния общественного сознания мифологической эпохи.

Катаков, углубившийся в фольклор и наработки старшего поколения якутской хореографии Сергея Зверева — Кыыл Уола, И. Избекова, М. Жорницкой, А. Лукиной, обобщил восстановленные ими обрядово-ритуальные пластические элементы, добавив свое. Так им создан ряд эстетических образцов танцев — «Весенняя радость», «Дьеhегей», «Танец стерхов», «Тыын тэтииэ», «Масчыыт уолаттар», «Танец Ленские столбы», «Танец с чоронами», сотворенные в стенах Якутской ГСХА (ныне АГАТУ) студентами в период ректорства Леонида Николаевича Владимирова, который нашел и привез из чурапчинской глубинки Станислава.

Волею судьбы танец «Дьеhегей» стал символическим памятником современности. Многое в нем идет от музыкальной героико-воинственной подачи, горделивой и самодостаточной, потому и ставшей — мини мистерией! В нем присутствует лирическая линия, сакральное начало божественной предназначенности коня быть преданным саха на срединной земле Олонхо. Покровитель «Дьеhегей» претерпевает мистические метаморфозы, идущие перекличкой с мифологическими сюжетами первотворения коня. Катакову удалось создать законченный рассказ, олицетворяющий сказание, которое в вербальной театральной или иной постановке заняло бы значительно большее время. Но от этой скоротечности качество не страдает. Язык символов тела смог жестом и движением рассказать все то же самое и даже больше. Культурный код этноса стал концентрированно впаян в пластику танца. Хорошо переданный дух, о котором Станислав рассказывал, говоря именно об этом танце «Дьеhегей», в действительности есть меткое попадание в определенные смыслы, которые рождаются у всех, кто созерцает данный танцевальный обряд. Получается, Станислав Катаков возвратил зрителям тот самый миф эпоса. Все, кто созерцал его, сопрягались с той мощью, которая веет от накрывающего действа развязанной автором мистерии. Все и всё здесь преображается, трансформируется на уровне состояний сознания — зрителей и самих исполнителей. Это и есть катарсис, рождаемый искусством — выпадение в мысль, которую вероятно испытывали предки, совершая ритуал поклонения божеству-Дьеhегей, который мы уже никогда не узнаем в полной мере. Катаков возвратил современными средствами то, что когда-то несли предки саха — закон о том, «кто и что мы, от чего мы и зачем сюда пришли». Танец часто становился существенным элементом на обрядовом полотне Ысыаха Туймаады, наряду с танцем с чоронами, воспроизводящем смысл ритуала кумысопития. Это и есть эффективный способ разрушения законченного формализма вторичных символов как «чорон», «кумыс» и «якутская лошадь». Сама форма делает так, чтобы смысл вещи-символа стал понятным. Естественно, что многое о чороне, кумысе и коне современным саха известно из научного и общекультурного контекста. Однако жизнь символа как воспроизведенного сознания становится возможной только через живое бытийное проигрывание формой. Создайте живую форму обыгрывания символа-вещи и вам может станет понятен ее смысл. Конечно, есть вероятность, что нам ничего не откроется, но не стоит из-за этого сильно переживать – мы не культурный герой саха Эллэй и перед нами не стоят как перед ним вертикальные задачи продления бытия как преодоления смерти. Хотя это стало актуальным. Остается принципиально главное в данном ритуале – обращение к божествам, от которого зависит качество сознания. При этом вполне может оказаться, что форма кумысной посуды, структура ритуала становятся вторичными и организуются вокруг сопряженности со структурой сознания – «обращение к божествам», «донесения преклонения, моления им». Обыгрываемая в стихии современного танца кумысная символика может сработать и помочь «выйти» на изначальное состояние сознание предков — турук.

Сподвижники Катакова знают, что после тридцатилетнего рубежа его короткой жизни, он стал подбираться к важным концептуальным вещам – синтетичному, аристократичному по духу перформансу, сочетающему особую пластику ритуального поклона, чей спектр исчислялся 99 видами, описанных в Олонхо. Обозначал он этот перформанс понятием «театр…». Мы бы назвали мистерией культуры саха. Он говорил: «Мы идем к этому!»  Все постепенно превращалось в законченный смысловой образ, живой концентрированный сплав культуры саха. Надеемся найдутся те самоотверженные таланты, кто продолжит его необходимый поиск.

Народу саха предстоит в ближайшее время активно перейти от режиссуры плоского массового действа к обряду обращения к сакральным смыслам, облеченного в форму мистерии праздника Ысыах. Иначе вырождение. Это симбиоз режиссуры, хореографической школы национального и современного, рождающего линию удачных новаций, организующих современную мистерию саха.

У народов и народностей нет «маленьких» культур. Принципы их хозяйственного и эпического наследия несут онтологию жизнеустройства человека в мире, реализованного в полноте дееспособности и нравственного начала. Это универсальные рецепты, выверенные глубинными сакральными заповедями и пригодны для любого человеческого сообщества. Миссия культур Севера — нести это в современную жизнь. Этнокультура XXI века обретает масштаб генетической памяти человечества. Поэтому развитие и трансляция сакрального культурного наследия в общественном сознании на центрирующих культуру событиях, становятся важным и ответственным предназначением.