Евгений Суровецкий: Обыкновенная жизнь в необыкновенном веке.Продолжение

Рубрика «Люди нашего города»

Якутск гидросамолеты на протоке р. Лены. 1927 г.

Музей истории города Якутска при поддержке Sakhalife.ru и любезном согласии Ульяны Аскольдовны Суровецкой продолжает публикацию рукописи уроженца г. Якутска Е.К. Суровецкого. Евгений Кузьмич жил в XX веке, необыкновенном, бурном, он стал свидетелем и участником эпохальных изменений в Якутске и в стране в целом: разрушался старый мир и строился новый. Суровецкий писал впоследствии, в глубоко почтенном возрасте: «Уж слишком необычны были эти события, как сказка, как фантастика в нынешнем видении». Е.К. Суровецкий (1913-2000) — почетный гражданин города Якутск, один из организаторов профсоюзного и физкультурного движения в Якутии, первый председатель Совета клуба старожилов г. Якутска, возглавлял Якутский республиканский совет ветеранов спорта, заслуженный работник народного хозяйства ЯАССР, кавалер ордена «Знак Почета».

Предыдущую публикацию читайте:

В те же, примерно, годы Максим увлёкся охотой. Но вначале трудно было достать хорошее охотничье ружье, и он охотился одноствольным ружьём старинного типа, с кремнёвым или пистонным курком. Ружья у него перебывали самые различные. Стволы некоторых ружей были снаружи круглые, а у других гранённые, калибр от 20 до 10-го. Этот калибр был прямо-таки страшен, чуть не малая пушка. Ружья были тяжёлые, заряжались не патронами, а мерками пороха и дроби со ствола.

Поэтому у Максима, а потом и у меня, когда я стал охотиться, на ремне всегда висели самые различные ладунки: рог с порохом, манерка с дробью, а иногда две-три манерки с дробью различного размера мелкой, бекасиной, крупнее на утку, на зайца, картечью на глухаря. И конечно, был запас пыжей в мешочке, а если их не было, то брали на пыжи бумагу. Ружья эти мы называли в шутку «Заяц, погоди!». Потому что процесс заряжания ружья был не простым, долгим. Сначала из рога насыпали порох в мерку, из мерки высыпали его в ствол. После того в ствол, на порох, железным или деревянным шомполом забивали бумажный или войлочный пыж. Затем из манерки высыпали в мерку дробь, тоже насыпали в ствол и снова шомполом забивали пыж. Ну, конечно, зайцу надо было ждать, пока мы таким способом зарядим ружье.

С дробью тогда было трудно, поэтому мы с Максимом изготавливали её сами. Максим выковал устройство для отливки дроби. Оно представляло собой как бы ножницы с двумя ручками и двумя длинными толстыми вертикальными пластинами в том месте, где у ножниц делаются лезвия. Внутри этих пластин высверлили примерно пятнадцать неглубоких ямочек, так, чтобы ямочки одной пластины приходились точно против ямочек другой пластины. При сжатии пластин одна к другой эти ямочки образовывали маленькие круглые пустоты, формочки. От каждого углубления-ямочки вверх пропилили бороздки для заливки свинца.

Взяв ручки в левую руку, мы крепко прижимали пластины одна к другой, правой рукой брали металлический ковш с расплавленным свинцом и заливали его через бороздки в каждое углубление-формочку. Когда свинец остывал, пластинки разжимали и из каждой формочки вынимали дробинки. Но они не были круглыми и не годились сразу для стрельбы. Поэтому, отлив достаточное количество таких дробинок, мы засыпали их в стеклянную бутылку, примерно до половины бутылки, затыкали бутылку пробкой и затем несколько часов трясли ту бутылку руками. Постепенно дробинки, стукаясь друг о друга и об стенки бутылки, округлялись, обкатывались и становились пригодными для стрельбы. Они не были совершенно круглыми, а как бы шариками с множеством мелких граней, но всё же шариками и отлично справлялись с своей задачей. Процесс изготовления был длительным, утомительным, но другого выхода не было. Иногда свинец не отливали в формочки, а раскатывали на длинные тонкие проволочки, затем эти проволочки нарезали ножом на мелкие кусочки примерно одинакового размера и тоже обкатывали в бутылке. Но такие дробинки получались хуже, да и неодинакового размера, так как при нарезке как ни старайся совершенно одинаковыми кусочки не получались, да и откатывать их было труднее, времени уходило больше, чем из формочек.

И так поступали не только мы, а все охотники, поскольку у всех плохо было с дробью. А вот свинец шёл на это ещё тот, который выплавлялся когда-то на свинцово-плавильном заводе, управлявшимся нашим отцом и тот, который стали выплавлять на том же заводе уже после отъезда отца, сначала под руководством Семёнова, затем он был национализирован и перешёл в собственность государства, работал ещё несколько лет, обеспечивая охотников Якутии свинцом.

Позднее Максим купил отличную охотничью двухстволку «Зауэр», а затем бельгийское, тоже двухствольное ружье «Франкот», двадцатого калибра. Калибр небольшой, но бой у ружья был отличный и это ружье стало нашим любимым оружием. Мы с Максимом часто, разобрав ружье рассматривали нанесённые на его ствол многие знаки, означающие полученные этим ружьём награды: короны, различные изображения медалей, полученных на международных выставках, надписи, условные буквенные обозначения качества. Максим летом часто уходил пешком в горы, окружающие город, охотился на уток, куропаток, зайцев. Иногда он брал с собой и меня. Ходил он очень быстро, ел на ходу, я старался поспевать за ним. Таким образом мы обходили большие участки леса, озера и никогда не возвращались без дичи.

В 1928 году Максим купил старенький мотоцикл, мы долго возились с ним, восстанавливая его, приводя в движение. Было большой победой нашего терпения и мастерства, когда мотор мотоцикла издал, наконец, свой первый рокочущий звук, а Максим проехал на нем первые пробные метры. Ведь мы выточили для него новый поршень, поршневые кольца, втулки, другие детали, даже приспособив самодельное фрезерное устройство к станку, выточили и отфрезеровали сложную двойную шестерёнку. Конечно, после того как мотоцикл завёлся нам пришлось ещё много трудов потратить на его доводку, но в конце концов мотоцикл стал служить нам вполне добросовестно.

Это был мотоцикл весьма упрощённой конструкции, выпуска ещё дореволюционного, двухколёсный, колеса немного потолще велосипедного, бензиновый бак плоский, никелированный. Но мы гордо ездили на нем по городу, так как это был единственный мотоцикл в городе, который тогда был в движении.

Сначала Максим ездил на мотоцикле сам, когда отправлялись на охоту, он садил меня на заднее сиденье. Затем, в 1929 году, я сам сел за руль, правда, сначала у меня получалось не очень, мотоцикл был очень вёртким, но потом дело пошло на лад. Помогло то, что я уже хорошо катался на велосипеде.

Однажды Максим посадил меня за руль, а сам сел на заднее сиденье. Выехали за город и тут, когда мы проехали с полкилометра, он остановил меня и отчитал за неуменье выбирать дорогу. Действительно, я гнал мотоцикл на третьей скорости, не обращая внимания на выбоины, и Максима на заднем сиденье основательно растрясло. И он мне разъяснил, что когда едешь на мотоцикле, велосипеде, не смотри себе под нос, под переднее колесо, а смотри метров за сто вперёд, тогда только сумеешь выбрать хорошую дорогу, обойти неудобные места. При этом надо уметь регулировать скорость в зависимости от состояния дороги. Этот простенький, но полезный совет я запомнил и даже при ходьбе пешком всегда стал заглядывать вперёд, что позволяет видеть загодя по какому пути лучше идти.

Кажется, в 1931 году Максим продал этот мотоцикл и купил другой, более мощный, трёхколёсный, с кареткой, американский военный, марки «Индиана». С ним тоже много пришлось повозиться, приводя в божеский вид, он тоже не работал, но и его мы наладили, Максим и сестрёнок моих стал катать в каретке.

1928 -й год. Улица Великой Октябрьской революции. Примерно в этом месте свалился на мотоцикле юный Евгений Суровецкий. Ныне — проспект имени Ленина.

Но тяжёлым был мотоцикл ужасно. Однажды, сев впервые за руль этого мотоцикла, я поехал на нем в центр города: по-мальчишески захотел показать себя. Все было хорошо, но на улице Большой, перед самой типографией, где сейчас площадь Ленина, были очень глубокие засохшие колеи от тележных колёс, причём не одна, а по всей ширине улицы. Попав в глубокую колею, я не справился с мотоциклом, по самой середине улицы мой мотоцикл завалился на бок и заглох. Я пытался поднять его и поставить на колеса, но он был так тяжёл, что это мне никак не удавалось. Тут подошёл один такой известный в городе хулиганистый и болтливый паренёк и стал помогать мне. Вдвоём мы поставили мотоцикл на колеса, я попытался завести мотор, но он никак не заводился. Тогда я решил завести его на ходу, включил зажигание и покатил за руль. Паренёк помогал мне, толкал за заднее сиденье. Постепенно мотор завёлся, я вскочил ка седло и покатил на свою улицу Нагорную. Ехал хорошо, но почему-то руль мотоцикла слушался меня хуже, чем раньше. Так доехал до дома, остановил мотоцикл и вдруг слышу голос паренька, который помогал мне поднимать мотоцикл. Я удивился, но оказалось, что он не растерялся и тоже вскочил на заднее седло и ничего не говоря доехал со мною до моего дома, прокатился. Да ещё, нахал такой, стал просить меня подвезти его совсем в другую сторону до его дома. Я же тебе, говорит помог, а ты меня завёз в другую сторону от дома. Ну, что ты тут скажешь? Сел я и отвёз его.

Я очень любил охотиться и часто бродил с ружьём по окрестностям города. В том месте, где нынче парк культуры и отдыха, был густой лес, во многих местах кочкарник, осенью здесь было много ягод, грибов. В этих местах я охотился на зайцев. Бродил по озёрам Хатын-Уряха в поисках уток, заходил на горы, стрелял зайчишек, рябчиков.

Однажды в лесу, где сейчас находится аттракционы парка, я чуть не пострадал. Был я в белой мохнатой заячьей шапке, хотя снега ещё не было, но было прохладно. Увидев в одном месте между кочкарником много спелой брусники, я улёгся, положил ружье «Франкот» рядышком и стал уплетать ягоды. Лежал так, что меня не было видно, только заячья шапка на мне шевелилась, когда я переползал от кочки к кочке. В одно такое мгновение я приподнял голову и вижу, кто-то прицеливается в меня из ружья. Я вскочил, закричал. Охотник испуганно опустил ружье, и мы стали выяснять отношения. Оказалось, мою заячью шапку он принял за зайца и собрался подстрелить его. Не встав вовремя, я получил бы хороший заряд в голову. Это оказался какой-то горожанин средних лет, неопытный в охотничьих делах, и я отчитал его, сказав, что надо уметь разбираться, живой ли заяц перед тобой или что иное. Но вообще-то, конечно, трудно было определить на расстоянии тридцати-сорока шагов заяц это или шапка.

Никольская церковь

На том месте, где теперь улица имени Лермонтова, за Никольской церковью было небольшое озерко. Около церкви стояло несколько домиков. Однажды летом я шёл недалеко от озерка и увидел, как кто-то, направив вперёд ружье, подкрадывался к озерку, а на нём плавало несколько уток. Охотник подкрался поближе и стал прицеливаться. Тут из одного домика выскочила женщина и давай кричать на охотника. Сказалось, что в озерке плавали не дикие, а домашние утки, принадлежавшие этой женщине. Сконфуженный горе-охотник долго извинялся и затем побыстрее ретировался. Видно, тоже охотник был неопытный, не отличил домашних уток от диких.

Продолжение следует…