Евгений Суровецкий: Обыкновенная жизнь в необыкновенном веке. Продолжение

Рубрика «Люди нашего города»

Вид Якутска с колокольни Преображенской церкви. Открытка начала XX века

Музей истории города Якутска при поддержке Sakhalife.ru и любезном согласии Ульяны Аскольдовны Суровецкой продолжает публикацию рукописи уроженца г. Якутска Е.К. Суровецкого. Евгений Кузьмич жил в XX веке, необыкновенном, бурном, он стал свидетелем и участником эпохальных изменений в Якутске и в стране в целом: разрушался старый мир и строился новый. Суровецкий писал впоследствии, в глубоко почтенном возрасте: «Уж слишком необычны были эти события, как сказка, как фантастика в нынешнем видении». Е.К. Суровецкий (1913-2000) — почетный гражданин города Якутск, один из организаторов профсоюзного и физкультурного движения в Якутии, первый председатель Совета клуба старожилов г. Якутска, возглавлял Якутский республиканский совет ветеранов спорта, заслуженный работник народного хозяйства ЯАССР, кавалер ордена «Знак Почета».

Предыдущую публикацию читайте:

Большим событием был приезд в 1928/29 году опереточной труппы Гая. Ею ставились оперетты «Жрица огня», «Тётка Чарлея», «Баядера» и другие. Оперетты мне очень нравились и на них я ходил. Красочно, необычно для якутян оформленные, ведь раньше в Якутске никогда не шли оперетты, они были как сказочные действия, притягивали, зачаровывали. Особенно мне нравилась «Жрица огня». Из неё до сих пор помню некоторые куплеты, например, «Я раджа, индусов верный покровитель, и буду всегда, хранить я предков их завет…», песню и танец действовавшей в Индии француженки: «Много в этом мире есть приманки, мой восторг ни с чем нельзя сравнить, ах, как приятно парижанке, индуса сердце покорить…»

Приезжали и какие-то театральные труппы, ставили классические спектакли и некоторые пьесы современных советских писателей, например, сатирическую пьесу «Люди и свиньи» (так, кажется, если не забыл). Там запомнились такие куплеты:

«Гитары томные семь струн

И семь подушек на постели.

Ей нужен сладкий говорун,

Ему она же в пышном теле.

Не различите нас вовек,

Ни вы, ни он, ни ты, ни я,

Чечвиреногий человек,

Или двуногая свинья» («чечвиреногий» — так пели).

И припев: «Мяу, мяу, мяу, мяу-у-у».

Летом 1924 года в Якутск откуда-то заехал цирк. На площади имени Ленина ныне (Орджоникидзе) раскинулся огромный шатёр — цирк из темно-зелёного материала, должно быть брезента. И начались чудеса, которые якутяне тоже видели впервые: акробатические номера, дрессированные лошади и другие. И, конечно же, клоуны, Чарли и второй, имени не помню.

Большой восторг у якутян вызвали сатирические сценки клоунов о г. Якутске, его порядках. Запомнилась, например, такая сценка (слова привожу не дословно, как запомнились): выходит на сцену клоун Чарли. На лбу, животе, спине привязаны подушки. Второй клоун спрашивает его: «Ты что, Чарли, так нарядился?». Тот отвечает: «Собрался по Якутску гулять». «А зачем подушки привязал?». «А это чтобы шишек не набить. Ведь когда идёшь по тротуарам города, наступишь на один конец доски, другой тебя по лбу или по спине ударяет. Вот подушки и пригодятся». В зале общий хохот, так как такими и были старенькие тротуары города, сделанные из длинных деревянных досок.

Большим интересом пользовался краеведческий музей в г. Якутске, в котором когда-то, находясь в ссылке, работал Емельян Ярославский. Что всегда поражало посетителей при входе в него — это фигура шамана в натуральный рост и во всем его шаманском одеянии, с многочисленными фигурными железными подвесками, с бубном в руках. Фигура была как живая и казалось, что вот сейчас он задвигается и закамланит. Подобные этому фигуры, совсем как живые, я увидел в 1966 году в музее восковых фигур мадам Тюссо, в Лондоне.

В республиканском музее были собраны многообразные экспонаты, стоял тот же тигр, который сейчас ощеривается на вас, когда вы проходите по нынешнему республиканскому музею. И надо сказать, меня всегда тянуло в музей, к его таким увлекательным свидетелям истории и жизни республики.

В годы революционной борьбы базары и лавки в городе опустели, но после окончания войны, особенно после решения в 1921 году о введении новой экономической политики (НЭП), торговля постепенно оживилась, а к 1923-1924 гг., когда НЭП получил практическое развитие в Якутии, торговля улучшалась всё быстрее.

В Якутске появились лавочки частных торговцев, частные мастерские, парикмахерские. Появилось новое слово «нэпман». Так стали звать владельцев частных лавочек.

Но надо прямо сказать, НЭП помог значительно улучшить обеспечение населения продуктами, товарами, услугами. Среди частных лавочек славились тогда продуктовая лавочка Марушкевичей. Стояла она там, где сейчас стоит кинотеатр «Центральный». В ней можно было купить вкусные свежие булки, калачи, сочную ароматную колбасу: польскую, краковскую, чайную и другие сорта. Парикмахерские Демченко и Свидерского очень культурно обслуживали клиентов, частник-портной Григорьев прекрасно шил одежду и т.д.

На Малoм базаре, кружале, можно стало купить свежее мясо, говяжье, конское, оленье, разную свежемороженную рыбу: стерлядь, чира, нельму, приятно засоленную нижнеленскую кондёвку (ряпушку), солёные пупки от кондёвки. Это был деликатесный продукт. Продавалась икра красная, чёрная-паюсная. Молоко зимой продавали прямо с саней кружками, замороженными в кастрюлях и затем вынутыми из них. При том молоко было естественным, густым, с отстоявшимся толстым, на два-три пальца, слоем сливок. Были и такие национальные продукты, как чохон и хаяк. Мясо не покупали килограммами или фунтами, а пудами, целыми тушами, стегнами, то-есть, целой задней частью туши.

Мясные ряды. 20-30-е гг. XX в.

Каждое лето, с первой водой, к Якутску снова стали приплывать карбаса или как их ещё называли — паузки, принадлежащие частным торговцам или потребкооперации. Прибытие их было большим праздником для всех горожан.

Карбаса — это плоскодонные суда, сбитые из больших плах и брёвен, с двумя заострёнными носами (впереди и сзади), на которую укреплялись подвижно рулевые вёсла, носовое и кормовое. Это были длинные брёвна метров 9 -10 с широкими лопастями. Управлялись ими два-три человека. Карбаса были длиной примерно 15-20 метров. Верх их покрывался крышей из таких же плах.

В верховьях Лены карбаса мастерили умельцы-плотники вместе с будущими сплавными рабочими. Затем их загружали различными товарами, а после этого отправляли самосплавом, чаще всего связками по четыре паузка-карбаса, вниз по течению реки. Никаких моторов и даже вёсел на них не было, кроме тех двух — кормового и носового вёсел — правил. Этими вёслами правили ход карбасов, регулировали их движение. Когда одним, а при необходимости двумя вёслами, карбаса подгребались в основное русло реки или к берегу на ночёвку. При карбасах обязательно были одна-две лодки.

Сплавщиками владельцы карбасов нанимали людей, которые специально занимались таким сплавом, хорошо знали фарватер реки.

В пути карбаса в ряде прибрежных сел и деревень останавливались и торговали. Но главная торговля — летняя ярмарка — была в городе Якутске.

Карбаса причаливали к берегу протоки реки Лены в том месте, где сейчас образовался залив перед дамбой. У берега скапливалось более десятка карбасов. С борта кар абаза спускался прочный трап, в стене помещения карбаса, обращённой к берегу, открывалась дверь и внутри карбаса устраивались прилавки, где и велась оживлённая торговля.

Глаза разбегались у покупателей от разнообразия предлагаемых товаров. Мука ржаная, пшеничная, крупичатая, её ещё называли «крупчатка» (самая ценная с синеватым отсветом). Различные крупы, сахарные головы в виде большого сахарного конуса, обёрнутого плотной синей бумагой, с открытой белой сахарной верхушкой — головкой, отсюда этот сахар так и называли «голова сахара». Чай китайский, цейлонский, плиточный, чёрный, как смоль, крепкий как камень, для заварки его надо было ножом отщипывать с угла тонкими слоями. Плитки были величиной примерно сантиметров 30 на 20, на одной стороне вытеснены две руки в рукопожатии.

Продавалась мануфактура различных видов, обувь и другие товары. Но нас, ребятишек, больше всего привлекали многочисленные сорта конфет, ирис такой, какого теперь не увидишь, а перед прилавками стояли открытые мешки с самыми разными орехами: кедровыми, грецкими, волошскими. И ещё многое другое было в продаже.

Покупателей было не густо, очередей никаких не было. И это понятно. Ведь рядом с этим нэповским изобилием существовали и безработица, и беспризорники. Заработная плата у работающих была невысокая, едва хватало на пропитание, на то, чтобы как-то одеться. Но постепенно, за лето, все товары всё же раскупались, многое скупали местные лавочники, запасаясь на зимнюю торговлю. Карбаса пустели и пускались на распродажу, на слом. Некоторые скупали их на дрова, некоторые из плах карбасов строили жилые хибарки, другие дворовые постройки, заборы вокруг дворов.

С осени 1924 года Максиму выделили более благоустроенную квартиру, отдельный домик, тоже по улице Большой, там, где теперь находится здание горкома партии и горисполкома, только домик стоял на самом углу улиц Большой и нынешней улицы Курашова, высокое крыльцо выходило прямо на улицу Большую.

Напротив была продуктовая лавка Марушкевичей (где ныне кинотеатр Центральный), на углу наискосок через улицу, где теперь управление связи, находился кинотеатр Приютова. Это было весьма популярное заведение, все горожане и тем более мы, дети и подростки, часто ходили на просмотр шедших тогда фильмов. Все жители так и говорили: «Пойдём в кинематограф Приютова».

Большая улица. Справа первое здание — синематограф Приютова. 20-30-е гг. XX в.

Мы садились обычно на первые ряды или даже на пол, перед первым рядом. Фильмы шли душераздирающие или «страшно приключенческие». Например, «Сказка любви дорогой», в котором участвовала знаменитая до революции актриса Вера Холодная, «Молчи грусть, молчи», «Пара гнедых», «У камина», «Индийская гробница», «Чёрная маска» (и сейчас перед глазами высокая башня и «Чёрная маска» сбрасывает с неё противника, который летит вниз раскинув руки и ноги), «Знак Зерро» с участием Дугласа Фербенкса и Мэри Пикфорд, многосерийный фильм «Тарзан, сын обезьяны», Тарзана играл известный спортсмен-пловец Вейсмюллер, умерший уже в 80-х годах, «Стенлей в дебрях Африки». В 30-х годах шли Чаплинские Фильмы – «Огни большого города», «Новые времена» и другие. Большей частью это были иностранные фильмы, на 15-20 иностранных 5-6 русских, дореволюционных и советских. Среди советских фильмов помнится «Красные дьяволята» и продолжение этого фильма «Савур-могила», «Праздник святого Йоргена», комический фильм-мультипликация «Как дед Евсей на курорт ездил» с ожиданием страшного «мёртвого часа», когда придёт минута пострадать за «мир», пославший его на курорт, как деда, которому всё-равно нечего терять, итак скоро помирать. Шли «Мисс Менд», в 19355-1936 гг. появилась первая звуковая картина «Путёвка в жизнь».

Очень известные артисты кино в те годы кроме названных выше — Макс Лндер, Чарли Чаплин, русские Мозжухин, Игорь Ильинский, Лисенко.

Зима 1924-1925 года в Якутске была тревожной. В городе шли разговоры, что появились грабители, которых называли «кошовниками». По рассказам горожан они запрягали в лёгкие санки (кошовку) резвого коня и поздно вечером, часов в 10-11, а зимой в это время совершенно темно, выезжали на главные улицы города. Если им встречался прохожий они на всём скаку мчались мимо него, набрасывали петлю-лассо, волокли по улице, а затем грабили, иногда и убивали. Появились случаи и квартирных грабежей. Горожане стали крепко замыкаться, а на улицу поздними вечерами стали стараться не выходить или если появлялась потребность неотложная, то собирались по нескольку человек.

Максим в это время работал на электростанции большей частью в ночные смены, на работу шёл часов в 10-11 вечера. И вот, для защиты от кошовников он сделал себе толстую трость, кверху утолщённую, книзу тоньше, выточил из латуки большой набалдашник, насадил его на верхний утолщённый конец трости. Получилась увесистая дубинка. С ней он и ходил на работу.

Перед уходом на работу в ночь Максим дома перед наружной дверью, изнутри, устанавливал на особых подставках заряженное двухствольное ружье, обращённое стволом к двери. Курки взводил, от собачек курков хитроумным способом натягивал верёвочки к входной двери. Кроме того, дверь мы замыкали на крепкий металлический крючок, выкованный Максимом. Но если бы кто-нибудь стал взламывать дверь, силком открывая её, верёвочки от настороженного ружья потянули бы за собачки курков и ружье дало бы залп прямо в дверь. С таким «сторожем» мы спали спокойно, только тревожились за Максима. Да и с ружьём надо было обращаться осторожно, не подходить к нему, не задевать. А утром мама или я разряжали ружье и так до вечера.

Среди знакомых, с кем чаще всего встречались в те годы, можно назвать Виктора и Владимира Бик, Михаила Афанасьевича Литвинова, Селивановских, Музловых, Ожогина, Аргуновых, Горовацких, Альперовичей.

О Михаиле Афанасьевиче Литвинове я уже упоминал. Это был старый большевик, рабочий-печатник, за участие в революционном движении дважды арестовывался, в 1913 и 1915 годах, затем его сослали в Якутск, где отбывал ссылку до 1917 года. После этого выехал из Якутска, но в 1920 году был направлен в Якутск для укрепления партийной организации и после этого всю жизнь прожил в Якутске, пользовался всеобщим уважением и авторитетом.

Помнятся фамилии таких знакомых нашей семьи в двадцатых-тридцатых годах, как Грибановский, Браташ, Даниш, Карпель Захаренко, Суковатицин, Дряхлов, Богдан Чижик. Но в лицо помню лишь Б. Чижика и Дряхлова. Б. Чижик до самых последних дней жизни прожил в Якутске, я был хорошо знаком с ним уже став взрослым. Высокий, крепкий, в 1917 году работал грузчиком, был избран первым секретарём впервые созданного тогда профсоюза грузчиков г. Якутска, и до революции и после неё был активным участником революционного движения Якутии.

Чижик Богдан Мельхиорович(1899—1970 гг.) — директор Государственной научной библиотеки Якутской АССР и партийный деятель ЯАССР.

Интересным человеком был Н.Н. Грибановский. В двадцатых годах у меня среди друзей были Гоша Николин, Митя Кушавин, Саша Литвинцев, Ф. Никадимов, Никулин, Вася Селивановский и сын Грибановского, имя которого не помню. Было много и других знакомых ребят, но эти были друзьями, с которыми чаще всего мы общались.

Сын Грибановского был высоким, немножко валоватым, крепким парнем, с добродушным круглым лицом. Он несколько раз приглашал меня к себе на квартиру. Дом их сейчас снесён, стоял он на углу, в квартале за нынешним Домом политпросвещения. Меня всегда поражала обилие книг в доме Н. Грибановского, причём не только на полках, а и на полу, на стульях. Грибановский ещё до революции стал заниматься изучением литературы и других материалов по краеведению Якутии, в двадцатых годах работал в Якутском музее, знаменитой стала его книга «Библиография Якутии». Другой наш знакомый, немец Дешнер, был великим любителем собак, но только породистых. У него всегда водилось шесть-семь собак, сеттеров, пойнтеров, такс, красивых, чёрных, рыжих, пятнистых, например, ирландских сеттеров, гладких, волнистых, с длинными висячими ушами, добрым умным взглядом. Ни дворняжек, ни других пород он не держал. Названия собакам давал самые необычные: Гальба, Герцог, Милорд, Даная и другие.

Кем работал Дешнер, откуда он прибыл, куда затем выбыл — не знаю. Ростом выше среднего, лицо худощавое, с маленькой бородкой, характером очень спокойный, добродушный, говорил всегда неторопливо, по-русски, и немногословно, всё делал обстоятельно, с чисто немецкой аккуратностью.

Мне запомнилось, например, как он готовил себе еду. Сначала брал тарелку, тщательно протирал её, затем нарезал небольшими ломтиками, тонким слоем, хлеб, раскладывал эти ломтики аккуратно по окружности тарелки, по бортику и внутри. После этого ножом намазывал на каждый кусочек хлеба по очереди масло. Нарезал колбасу тонкими кусочками и раскладывал каждый кусочек на ломтик хлеба. Дальше нарезал маленькими пластинками сыр, ложил его на каждый кусочек хлеба с маслом и колбасой. Если были огурцы или помидоры, то тоже нарезал и ломтики ложил сверху на сыр. Получались аппетитно выглядевшие многослойные бутербродики.

После этого Дешнер наливал чай, садился и бутербродик за бутербродиком неторопясь съедал, кладя целиком в рот.

К слову о еде мне вспомнилось, как однажды мать послала меня зачем то к какой-то родственнице, весёлой такой и гостеприимной старушке. Пришёл я, выполнил поручение матери, а старушка та посадила меня за стол, решив угостить медвежьими котлетами. Положила две крупные котлеты и при этом сказала: «У нас в семье такое правило — всё, что положили в тарелку, надо съесть полностью, оставлять нельзя, обидишь хозяйку». И вот я, боясь обидеть хозяйку, принялся за котлеты. С трудом съел одну — вкусно, но уж очень большая — опустил руки и с ужасом, не решаясь начать, стал смотреть на вторую котлету, даже вспотел от мысли, что никак не могу съесть ещё хоть кусочек, а есть обязан. Но старушка заметила мои мучения, рассмеялась и сказала, что она пошутила, если наелся, то можно больше не есть. Вздохнув с облегчением я поскорей откланялся и побежал домой. С тех пор на всю жизнь запомнил эту «демьянову уху».

Памятным для меня стал прилёт в Якутск первого самолёта. Это было 8 октября 1925 года. Самолёт маленький, системы «Сопвич». Он сел на городском лугу. Собралось много народа, ведь все мы впервые видели это летающее чудо. Сначала все подходили к самолёту, трогали его руками, удивлялись. Но потом вокруг самолёта протянули на кольях верёвку, оградив от любопытных, и поставили охрану.

Лётчики показывали зрителям самолёт, конечно снаружи, внутрь некуда было входить, у него, помнится, было лишь два места. Рассказывали об устройстве самолёта, о своём полете. И тут мне повезло. Один из лётчиков почему-то обратил на меня внимание, спросил, хочу ли я посидеть в самолёте. Я, конечно, хотел и он взяв меня на руки посадил на заднее сиденье самолёта. Я посидел там несколько минут, гордо глядя на окружающих, после этого лётчик ссадил меня на землю. Несколько дней после этого я был героем среди мальчишек и девочек города, все завидовали мне, а я ходил гордо подняв нос кверху.

1925 год. Первый самолёт, прибывший в Якутск, Зелёном лугу.

Тип Самолёта «Сопвич» (аннотация Е.К. Суровецкого)

Если вспоминать двадцатые, начало тридцатых годов, то о них можно было бы сказать словами поэта: «Была то чудная пора, когда Россия молодая…» Да, это была такая чудная пора, когда отблеск Октябрьской революции лежал ещё прямо и непосредственно на жизни общества, горел в наших сердцах и умах. Хотя мы были детьми и подростками, но росли мы под влиянием революционных идей, взбудораживших всю страну, по-новому поставивших многие вопросы казалось бы привычной жизни. И мы жили духом революции и в двадцатые годы, когда учились, и в тридцатые годы, когда вступили в ряды работающих на производстве, в учреждениях.

Дух этот выражался и в докладах, и в выступлениях на собраниях, в разговорах, когда часто говорили о «мировой революции». На собраниях даже и мысли не возникало выступать по бумажке. Выступали свободно, смело, говорили, что думали. Знаменательным для всех был год, год первого десятилетия Октября. Оно отмечалось как смотр успехов в выполнении заветов Ильича, к концу 1927 года промышленность, сельское хозяйство выпускали валовой продукции больше, чем до войны, повсеместно шла культурная революция, народ гордился делом своих рук.

И не случайно в эти годы появились книги, рождённые новой действительностью, которым мы тогда зачитывались. Надо иметь ввиду и скудость литературы в то время, и то, что эти книги были первыми, давшими художественное изображение советской власти, советской жизни, советских людей. Печатались книги на плохонькой бумаге, но это были книги, ставшие впоследствии классикой: «Железный поток» Александра Серафимовича, «Города и годы» Константина Федина, «Ташкент — город хлебный» Александра Неверова, «Чапаев» Дмитрия Фурманова, «Разгром» Александра Фадеева, пьесы «Любовь Яровая» Константина Тренева, «Броненосец 14-69» Всеволода Иванова, «Разлом» Бориса Лавренёва и другие. В это же время высоким пафосом нового времени, строительства нового мира прозвучала поэма Владимира Маяковского «Хорошо!»: «Я земной шар чуть не весь обошёл, и жизнь хороша и жить хорошо. А в нашей буче, боевой, кипучей — и того лучше». Именно так мы все в это время мыслили — о нашей жизни, как о живой, кипучей, сулящей нам всё лучшее и лучшее в нашем будущем.

Продолжение следует…