Старожил г. Якутска, ветеран физкультурного и профсоюзного движения Якутиии Е.К. Суровецкий
Музей истории города Якутска при поддержке Sakhalife.ru и любезном согласии Ульяны Аскольдовны Суровецкой продолжает публикацию рукописи уроженца г. Якутска Е.К. Суровецкого. Евгений Кузьмич жил в XX веке, необыкновенном, бурном, он стал свидетелем и участником эпохальных изменений в Якутске и в стране в целом: разрушался старый мир и строился новый. Суровецкий писал впоследствии, в глубоко почтенном возрасте: «Уж слишком необычны были эти события, как сказка, как фантастика в нынешнем видении». Е.К. Суровецкий (1913-2000) — почетный гражданин города Якутск, один из организаторов профсоюзного и физкультурного движения в Якутии, первый председатель Совета клуба старожилов г. Якутска, возглавлял Якутский республиканский совет ветеранов спорта, заслуженный работник народного хозяйства ЯАССР, кавалер ордена «Знак Почета».
В КОЛЛЕКТИВЕ ТИПОГРАФИИ
После довольно тяжких впечатлений от голодной и неустроенной жизни в ФЗУ домашний уют показался мне просто раем. Отдохнув немного, мы с друзьями Михаилом Паршиным и Сашей Гетманом стали снова тренироваться в акробатике. А на одном из вечеров отдыха в клубе водников мы выступили на сцене клуба в программе художественной самодеятельности.
Наше выступление имело огромный успех. Это был первый в республике показ акробатической гимнастики, до нас никто не выступал на сцене с такими номерами, да и вообще специально акробатикой в кружках не занимались. Выступали обычно с гимнастическими пирамидками, вольными движениями, на снарядах, соревновались по русско-французской борьбе, а акробатика оказалась для якутян нашим открытием. После этого выступления нас стали приглашать выступать во всех клубах города: в клубе водников, клубе имени Шверника, клубе совторгслужащих, в других. В течение 1931-1934 годов выступали на комсомольских конференциях, на вечерах художественной самодеятельности, на учительских конференциях, пионерских вечерах, на партконференциях и даже на сессиях ЦИК Якутской АССР. Но надо было думать и о работе. И 1 сентября 1931 года я поступил в республиканскую типографию на должность токаря. Получил расчётную книжку, спецодежду (синюю блузу из дабы, синие брюки и сапоги, рукавицы), мне установили оклад 170 рублей. Типография тогда находилась на углу нынешней улицы Кирова и проспекта Ленина, была она одноэтажной, деревянной, построена еще до революции, в виде буквы Г.
Моя расчётная рабочая книжка, выданная в Якутгостипографии в 1931 году (аннотация Е.К. Суровецкого).
В большей её части, выходящей на улицу Большую (проспект Ленина), находились основные цеха: наборный, линотипы, печатный, цинкографии, словолитейный. В меньшей части так называемый силовой цех: котельная с ремонтной мастерской. В котельной основное её пространство занимал локомобиль (паровой котёл), с размещёнными на его верху механизмами: поршнями, двумя широкими шкивами (колёсами), специальным насосом-инжектором для закачивания в котёл воды и другие. За котлом стояла динамомашина для выработки электроэнергии, обеспечивающей освещение типографии. Она приводилась в движение ременной передачей, идущей от меньшего шкива локомобиля к шкиву динамомашины. От большого шкива локомобиля был протянут широкий, сантиметров двадцати, ремень к шкиву трансмиссии, приводившей в движение печатные машины и линотипы. Трансмиссия — это длинный стальной вал, протянутый из котельной через отверстие в стене у пола в цеха типографии. На нем в разных местах напротив каждой типографской машины были насажены малые шкивы, от которых тянулись передаточные ремни к этим машинам. Ох, и морока была с этой трансмиссией! Ремни часто рвались, приходилось их сшивать, а они были толстые, из нескольких прорезиненных льняных полотен, в три-четыре ряда. Вал трансмиссии опирался на чугунные подшипники с вкладышами из баббита (смесь свинца с оловом). При вращении внутри этих вкладышей трансмиссионного вала они нагревались и если не смазать их своевременно вкладыши плавились, приходилось останавливать всю трансмиссию и менять вкладыши. От вращения шкивов, движущихся и прихлопывающих ремней, работы поршней в нашем силовом цехе стоял постоянный шум. При этом цех работал круглосуточно, так как типография работала и днём, и ночью, выпуская газеты и кое-какую литературу. В локомобиле, трансмиссии, динамомашине и особенно в старых уже, дореволюционных, типографских машинах, в линотипах, постоянно что-то выходило из строя, ломалось, портилось, поэтому нам, ремонтникам типографии, всегда было много работы, а коллектив нашего цеха был небольшой: главный механик, один токарь, один слесарь, четыре кочегара, работавших посменно.
Директором типографии при мне работал старый полиграфист Карандейкин, главным механиком силового цеха высокий и худой, рыжий, хорошо знающий дело Унжаков, лет под 45, а примерно с 1932 г. главным механиком стал работать мой отчим Максим Дьяченко. Токарем работал я, слесарём Виктор Канин. Это был «тот тип». Родители его были кулаками из Тулагино-Кильдемцев, русские, один из родственников Виктора был руководителем белогвардейского отряда (Канин), боровшегося с советской властью в годы гражданской войны. Сам Виктор, человек уже лет тридцати, с одним глазом, как слесарь был отличным специалистом, но характер у него был весьма своеобразный. Всегда был весел, с юморком, но юмор его отдавал сарказмом, ехидцей. Усмехнётся, пошутит, но в шутке так и сквозит что-нибудь язвительное по адресу советской власти, наших непорядков. Однако жили мы дружно, и Канин со всеми тоже держался по-дружески, помогал при необходимости, ни в чем не отказывал. Со временем в его мышлении происходили изменения в лучшую сторону. Среди кочегаров отличался Михаил Капранов. Мы его звали «дядя Миша». Он был старше всех нас, было ему лет под 60. Небольшого роста, толстенький, совершенно круглое, как луна лицо, всегда улыбающееся, с сверкающими при улыбке сплошными золотыми зубами. Анекдотист неистощимый, причём рассказывал так умело, что не хочешь, да рассмеёшься. Но работяга отменный, во время его смены мы всегда были спокойны за котёл, давление пара никогда не опускалось ниже нормы и не поднималось выше красной черты.
1931 год, когда я работал токарем в типографии. В кожанной куртке (аннотация Е.К. Суровецкого).
При малом количестве работающих нам приходилось быть мастерами на все руки, только мою токарную работу никто не мог заменить. А так мы всё умели делать. Я, например, стоял за токарным станком, но часто отходил от него и выполнял слесарные работы, ремонтировал типографские машины, механизмы локомобиля, стоял за кочегара, если он куда-либо отлучался или не выходил на работу по болезни, иногда приходилось и за главного механика оставаться, так как он часто отлучался по хозяйственным делам, к начальству и поручал мне побыть за него в котельной, ведь я как никак имел какое-то специальное образование, поучившись в ФЗУ, да к семиклассное образование было в котельной только у меня одного. При сменной работе мы по графику чередовались — утренняя смена, вечерняя и ночная с 12 часов до 8 часов утра. Всё это было хорошей школой, рабочей закалкой и много дало мне для понимания рабочей жизни и в будущем.
Случались иногда и аварийные происшествия, неизбежные при той старой технике, с которой нам приходилось работать. Например, однажды весной 1932 года в паровом котле прорвало крышку у лазы (специальное отверстие в котле для проверки и чистки котла, закрытое чугункой крышкой и закреплённое толстыми винтами). А давление пара внутри котла держалось в 10 атмосфер, при температуре 150-200 градусов.
Сильный столб перегретого пара и кипятка ударил в потолок котельной. Главный механик увидев это пригнулся в три погибели и бросился из котельной. Кочегар Капранов и слесарь Канин, видя это растерялись, не зная, что предпринять, тоже поспешили за Унжаковым. Я сообразил, что видимо надо ослабить давление в котле, подбежал к нему, быстро отвинтил вентиль, через который выпускается вода из котла и вентиль спуска пара и в тоже время включил инжектор для закачивания холодной воды в котёл, чтобы снизить в нем температуру. Всё было сделано правильно, кроме одного нельзя было спускать из котла воду так как обнажённые от воды дымогарные трубы внутри котла могли прогореть. Но впущенная мною холодная вода восполнила эту ошибку и всё стало на своё место, столб пара и воды опал. Через некоторое время появился Унжаков и мы стали приводить котёл в норму, прежде всего закрепив как следует крышку лазы.
Запомнился и другой случай, по-моему, тоже весной 1932 года. Паровой котёл (локомобиль) нагревался каменным углём. Из топки через всю длину внутри котла шли так называемые дымогарные трубы. Они пронизывали воду, наливаемую в котёл, через них раскалённый воздух и пламя с дымом из топки тянуло в высокую дымовую трубу, находящуюся в другом конце котла и выходящую наружу котельной, над крышей. Однажды несколько труб с того конца, где они выходили в топку, потекли, вода стала поступать в топку, что грозило взрывом. По техническим правилам полагалось погасить топку, снизить до нуля давление в котле, выпустить из котла воду, остудить котёл и после этого, удалив из топки шлак и колосники, залезть в топку и отремонтировать потёкшие трубы, завальцевав их концы специальной машинкой (вальцовкой). Затем котёл снова наполнить водой, разжечь топку, постепенно разогреть воду, поднять давление пара до десяти атмосфер и запустить механизмы локомобиля. На всю эту процедуру необходимо было по норме затратить не менее двух-трёх дней. Вся работа типографии останавливалась, у рабочих получались простои, выпуск газет прекращался. Допустить этого было нельзя, прибежал директор типографии, главные специалисты, зашумели, загоревали. А что было делать? Техника есть техника.
И тут, когда все руководители ушли, я предложил отремонтировать трубы не остужая котла, только спустив до минимума давление. Главного механика в это время не было, он бы не разрешил такую «самодеятельность».
Мы с кочегаром и слесарем Каниным спустили пар из котла, выбросили на улицу остатки горящего угля из топки, вынули из неё раскалённые до красна колосники. Я надел на себя телогрейку, ватные брюки, сверху натянул синюю спецовку, надвинул поглубже на голову и на уши кепку. После этого меня из шланга окатили с ног до головы холодной водой, я взял вальцовку, полез в раскалённую топку и стал вальцевать трубы. Минут через пять-шесть одежда на мне высохла, стало горячо, я стал задыхаться и вылез с помощью друзей из топки. Немного передохнул. Меня опять полили водой из шланга, и я снова залез в топку. Так, наверно, продолжалось не менее часа: то влезал в топку, то вылезал из неё. И, наконец, все трубы были завальцованы. Я снял с себя всё лишнее и лёг на верстак отдыхать.
Кочегар и Виктор Канин привели в порядок топку, вставили обратно остывшие колосники, зольник, накачали инжектором воду в котёл, разожгли уголь в топке и стали понемногу поднимать пар в котле. Часов за шесть вся операция по ремонту и разогреву котла была завершена, закрутились шкивы локомобиля, типография вновь зашумела, заработала. Вновь прибежали руководители типографии, удивились, обрадовались, появился и главный механик. Директор благодарил нас за ликвидацию прорыва, а главный механик чуть не вкатил нам выговора за нарушение техники безопасности. И он был бы прав. Ведь во время вальцовки горячего котла трубы могло прорвать и я бы обварился кипящей водой. Только по молодости и царившему тогда энтузиазму мы пошли на этот шаг. Дух тогда был такой: «Даёшь пятилетку!». А ведь шла только вторая пятилетка.
В нынешние времена за то, что мы ликвидировали простой, предотвратили большие убытки, которые понесла бы типография, нас бы, наверно, премировали, грамоты бы дали, так теперь ведётся, за каждый шаг поощрять. А в то время мы об этом не думали, даже мысли о каком-то вознаграждении не возникало. И мы в силовом цехе, и все рабочие типографии, как и все труженики страны, просто считали в порядке вещей делать всё возможное и невозможное, чтобы помочь своему производству, коллективу.
Коллектив типографии в те годы был самым крупным в городе производственным коллективом и отличался большой спаянностью, товариществом. Мы гордились званием «полиграфист» и стремились своей работой, поведением поддерживать честь своего коллектива. Среди рабочих типографии сложились многие устойчивые рабочие династии, например, уже упоминавшийся мною кочегар М. Капранов имел трёх сынов и все они работали в типографии. Помнятся отец и сын Пихтины и другие. При этом основную часть рабочих составляла молодёжь. Хотя я начал работать в типографии с сентября 1931 года, но уже с начала 1932 года администрация и завком стали мне систематически присваивать звание ударника. Так что получается, что я был ударником первой пятилетки.
В эти годы, начиная с 1929 года, в стране началось массовое социалистическое соревнование. Оно развернулось по инициативе ленинградского завода «Красный выборжец» под лозунгом «Пятилетку в четыре года». Идея была подброшена Сталиным, по его подсчётам страна могла развивать свою экономику значительно более быстрыми темпами, чем было предусмотрено в пятилетнем плане. Ударничество было одной из форм соревнования, причём очень популярной. Соревнование вообще было встречено рабочим классом с энтузиазмом, и мы все включились в него. Причём не помню, чтобы были какие-то бумажные обязательства у каждого. Этого не было. Администрация и фабзавком оценивали работу каждого рабочего и определяли, выполняет он требования социалистического соревнования или нет и в соответствии с этим определяли, кто заслужил первые места, кто является ударником, а кто отстаёт.
Участники какого-то совещания, примерно 1930-31 г. Во втором ряду второй слева М. Массагутов, второй справа Саша Свинцов. В третьем ряду в середине в белой рубахе Филиппов, в последнем ряду второй слева М. Ратман (аннотация Е.К. Суровецкого).
Работая токарем, я продолжал много заниматься гимнастикой, лёгкой атлетикой, часто выступал с Паршиным и Гетманом на сценах с номерами партерной акробатики, на снарядах. В декабре 1932 года по просьбе комсомольского комитета я выступил в типографии на собрании комсомольцев и молодёжи с беседой-лекцией о значении физкультуры. После этого меня утвердили инструктором типографского коллектива физкультуры на общественных началах, как теперь говорят, то есть, без оплаты. Коллектив физкультуры здесь и раньше существовал, но занимался от случая к случаю. После моей лекции в коллектив записалось около ста человек.
Мы наладили регулярное проведение занятий. Специального зала не было, занимались по гимнастике в красном уголке типографии, отставив к стенам скамейки, занимались в спортзале Якутской национальной военной школы (ЯНВШ), в клубе имени Шверника. Тренировались на лыжах, летом я водил свой коллектив на озеро Сайсары, на протоку Лены у теперешней дамбы, на городской луг. Там мы купались, я обучал парней и девушек плавать. Занимались лёгкой атлетикой на городском стадионе, на полянах около города, прямо на улицах и площадях. Всё это у нас проводилось очень дружно, весело, парни и особенно девушки всегда группировались вокруг меня, мой интерес к физкультуре, моё всегда дружеское отношение к ним сплачивали нас в единый крепкий коллектив, который пользовался в городе большой известностью и почётом. Да ведь и сам то я был не какой-то пришлый инструктор, а свой же рабочий парнишка, токарь, поэтому и доверие, и отношение ко мне было как к своему человеку. А ведь и лет мне было тоже только восемнадцать. Не случайно, когда в феврале 1932 года Якутским областным советом физкультуры (ЯВСФК) был создан штаб по подготовке и проведению 1 Всеякутской спартакиады, в его состав включили меня, как представителя ЯОСПС от печатников, от рабочего класса (я же был токарем-ударником). А в мае 1932 года, когда ЦИК ЯАССР утвердил новый состав ЯВСФК, в него тоже включили меня, как представителя от типографии, вместе с другими представителями от коллектива водников, строителей, студбторо и Колхозсоюза.
Среди рабочих типографии, особенно активно участвовавших в физкульткружке помню Иосафа Бельчука, братьев Пихтиных, Гришу Рабинчука, Капрановых, Дмитрия Кушавина, девушку по имени Лида (фамилию не помню), Горнакову Валю, Сашу Литвинцева, Мину Бобрякова, Носову, Муттерперла. Летом 1932 года я организовал строительство спортивной площадки во дворе типографии, как раз на том месте, где сейчас стоит скульптура Ленина.
Спортивная площадка состояла из гимнастического городка, то есть, двух высоких стоек из брёвен, высотой в метров десять, с перекладиной-бревном наверху. К перекладине были прикреплены канат и шест для лазания, гимнастические кольца, трапеция. Рядом установили турник, сделали волейбольную, баскетбольную и городошную площадки.
В каждый обеденный перерыв рабочие типографии высыпали на эту площадку и развлекались, кто чем хотел: играли в волейбол, баскетбол, в городки, крутились на турнике, трапеции. Часто оставались и после работы или приходили на площадку после ужина. Здесь же я проводил физкультурные занятия с членами коллектива и всеми желающими.
Забор у типографии был решётчатый, поэтому во время наших игр и занятий у забора всегда останавливалось много любопытных, с интересом смотревших на нас. Войти во двор они не могли, так как в типографию вход допускался только по пропускам своим рабочим.
Особенно много любопытных собиралось, когда я забирался на гимнастический городок и начинал выполнять на нем различные акробатические номера: сальто и спады в вис на ступнях на трапеции, солнышко и другие упражнения на турнике. Бревна гимнастического городка, не особенно толстые, при ветре сильно качались. Я поднимался на десятиметровую высоту, на бревно-перекладину и делал на ней стойку на руках, на голове, опускался под бревно и повисал вниз головой, зацепившись носком одной ноги за железное кольцо, к которому прикреплялись к перекладине канаты, трапеция к т.д. Эти цирковые номера восхищали всех любопытных прохожих. Вообще-то это действительно было очень опасно, но меня увлекала эта рискованная игра. Однажды, когда да я спустился сверху вниз какой-то старичок с улицы забежал во двор, подбежал ко мне, стал пожимать мне руку и восклицать: «Это здорово, поверьте мне, вас в любой флот, на любой корабль возьмут с удовольствием».
Работая токарем, я часто мастерил для себя всякие безделушки. Особенно мне нравилось изготовлять миниатюрные, сантиметров в 10-15, стальные кинжальчики, изогнутые сабельки с красивыми узорными рукоятками и дарить их знакомым. А один раз я изготовил нормального размера стилет: сначала отковал заготовку, затем на токарном станке выточил рукоятку, а напильником выпилил двухстороннее тонкое лезвие и закалил его. Закончив, положил в карман полушубка. Дело было в феврале, я работал в вечерней смене. А перед этим договорился с девушкой, которая пошла в театр, что в 11 часов вечера закончу смену, приду в театр, встречу её и провожу домой. Тем более, что жили мы на параллельных улицах, её дом был почти напротив нашего, на соседней улице.
Окончив смену, я надел свой полушубок и пошёл к театру, который находился на берегу Талого озера. Когда переходил улицу Красноармейскую (ныне Орджоникидзе) навстречу мне вышли двое мужчин. При моем подходе они расступились, пропустив меня, но как только я оказался между ними, схватили меня за руки, заломили назад и повели к озеру, мимо театра.
Я спросил их: «Что вы, куда меня ведёте?». А они мне говорят: «Помнишь Киренск, Красноармейский затон?». Ну, я и понял, что попал в руки тех, с кем мы фабзайцы, дрались в Киренске. Тогда в одной из драк кому-то из них ухо даже оторвали. Видимо они решили отомстить нам, и тут я, случайно или нет, не знаю, попался им. А время тогда было тревожное, шли разговоры, что в прорубях оз. Талого находили трупы убитых.
Я, конечно, струхнул. Но я все-же был достаточно тренированным гимнастом, да и боксом тогда занимался. Пока мы говорили они ослабили мне руки, я нырнул головой вперёд, выскользнул. Один из нападавших ударил меня финкой (ножом) в грудь, полушубок был толст, нож проткнул полушубок, но меня только поцарапал. Я же машинально выхватил из кармана свой, новый стилет и автоматически, привычным боксёрским приёмом «апперкот», ударил одного из нападающих прямо в подбородок. Но стилет был в руке и острие угодило прямо в горло. Он упал, захрипел, мы оба растерялись, потом я очнулся и сказал: «Вот, что вы наделали», убежал. Через некоторое время я узнал, что в больнице лежит раненный в горло человек, выживет или нет, неизвестно. Что было дальше с ним, не знаю, узнавать интереса не было.
В ноябре 1931 года ЦИК ЯАССР и СНК приняли постановление о проведении в 1932 году юбилея 10-летия ЯАССР. В честь юбилея было решено провести I Всеякутскую спартакиаду. В начале 1932 года был утверждён штаб по подготовке и проведению спартакиады. Начальником штаба утвердили председателя республиканского ДСО «Динамо», заместителя председателя Якутского Высшего Совета физкультуры (председателем являлся председатель ЦИК ЯАССР), заместителя начальника ОГПУ А. Дзениса, старого чекиста, работавшего ещё с Дзержинским. В штаб включили и меня, как представителя рабочего коллектива типографии. Штабом была разработана программа спартакиады.
В апреле 1932 года в Якутск приехало несколько выпускников центральных вузов, среди них два выпускника Московского центрального института физкультуры имени Сталина Михаил Михайлов и Яков Аржаков. Приехали также видные в последующем специалисты-экономисты Сусламбек Бутаев и Фёдор Лебедев.
1932 год. Михаил Михайлов (аннотация Е.К. Суровецкого).
Михаила Михайлова направили на работу в республиканский Совет «Динамо», Якова Аржакова в Межсоюзное бюро физкультуры Якутского областного совета профсоюзов. Яков Максимович Аржаков был первым якутом, получившим высшее физкультурное образование. Он был братом известного якутского политического деятеля, большевика Степана Аржакова. Ростом довольно высокий, худощавый, физически хорошо развитый, лицо круглое, плосковатое. Характером Яков был очень мягкий, благодушный, ровный, всегда улыбающийся, я почти не видел его сердитым. Науку физкультуры он знал отлично, однако из-за мягкости характера трудно справлялся с поддержанием дисциплины в коллективах, где он занимался. Вместе с тем его очень уважали за большую добросовестность, честность, знания и умение и это помогало ему в работе.
Совершенно другой характер был у Михаила Михайлова. Небольшого роста, коренастый крепыш, мордвин по национальности, москвич по месту рождения. Лицо круглое, рыжеватые волосы, подвижный, как ртуть, всегда очень общительный, весёлый и доброжелательный, отличный организатор, он притягивал к себе окружающих, вокруг него постоянно крутились стайки молодёжи и взрослых. Михаил хорошо умел увлечь их, заинтересовать занятиями физкулъьтуры.
1932 год. Яков Аржаков, первый якут с высшим физкультурным образованием (аннотация Е.К. Суровецкого).
И Аржаков, и Михайлов сразу же включились в подготовку юбилейной спартакиады. Познакомившись с её программой они вошли в штаб спартакиады с предложением изменить программу, построить её на базе комплекса значка Готов к труду и обороне «ГТО», который был утверждён в 1931 году, а в республике ещё не получил должного развития. Это предложение было принято и во все районы пошло указание об этом. Я как-то быстро сошёлся с Яшей Аржаковым и Мишей Михайловым, они заинтересовались той работой, которую я вёл в кружке типографии, снабдили меня комплексом ГТО, посоветовали проводить занятия на его основе. Это помогло мне ещё повысить интерес физкультурников к занятиям, ведь появилась определённая цель — сдать нормы, система занятий.
Продолжение следует…