Дорога к Небу Валентина Иванова, полковника ВВС

Валентин Иванов: Как я стал летчиком-инженером фронтовой истребительно-бомбардировочной авиации — III

Накануне я решил зайти, попрощаться, получить благословение от своих самых уважаемых учителей-мужчин, фронтовиков от Василия Николаевича ЗОЛОТАРЕВА и Василия Семёновича ПАВЛОВА. В те времена все нюрбинцы-фронтовики пользовались высочайшим авторитетом у своих земляков. На праздниках, в средствах массовой информации, на плакатах, стендах мы видели их фотографии военных времён, с наградами на груди, они выступали перед земляками, школьниками, перед трудовыми коллективами. Мы восхищались и очень гордились ими. Я с детской наивностью считал, что без их подвигов, мы не смогли бы победить и именно они сыграли решающую роль в победе над врагом. В моем детском воображении я представлял Василия Николаевича Золотарева в кожанке, каске, увешанного гранатами, бросающегося на наступающие танки. Василия Семёновича Павлова я представлял с трехлинейкой в руке, с примкнутым штыком, идущего впереди своего подразделения в рукопашный бой с врагом с суровым выражением лица. А знаменитого снайпера БУШКОВА Софрона Ивановича, дочь которого Света училась со мной в одном классе, я представлял в белом маскхалате лежащего на белом снегу с винтовкой с оптическим прицелом.

Все фронтовики активно участвовали в жизни Нюрбы, занимали активную жизненную позицию и очень усердно участвовали во всех политических мероприятиях, проводимых в поселке. Здесь они тоже были на передовой. Запомнился мне навсегда один из фронтовиков (да простят мне его потомки, забыл фамилию), с ампутированной ногой, на деревянном протезе. Он был настолько активен, что перед выборами ночевал на улице зимой у входа в районный дом культуры, чтобы при открытии избирательного участка первым опустить в урну избирательный бюллетень. Я больше чем уверен, он делал это не из-за показухи, а от чистого сердца. Наступило мирное время. Уставшие от войны фронтовики таким образом выражали свое участие в послевоенном восстановлении страны. Наш якутский народ по своей природе был очень прост в быту, доверчив, наивен. Всю агитацию и пропаганду воспринимал за истину и был готов отдать за это свою жизнь. По себе могу судить, ведь я являлся продуктом того времени и также как весь свой народ воспринимал все это на полном серьезе. Я позже понял, что мои современники, мои друзья разных национальностей и из разных местностей нашей державы, мягко говоря, более критично подходили к этому, чем мы – якуты. Наш народ, дети природы, по своей сущности очень доверчив и наивен. Вспомните местных руководителей того времени в Нюрбе: легендарную Марию Егоровну РОМАНОВУ (в народе Сэбиэт Маша), представителей местной номенклатуры того времени – ВОЛКОВА, АНДРЕЕВА, ДМИТРИЕВА ничем не запятнавших себя за долгие годы работы в Нюрбе, заботившихся о своих земляках и оставивших после себя самые приятные воспоминания среди населения. Они были кристально честные представители нашего народа, верившие в дело, которое доверила им Родина.

Помню, как был активен народ на выборах. Играла музыка в клубе, работал буфет, где были красивые конфеты, печенье, морс. Целый день шел на сцене концерт художественной самодеятельности в режиме «нон-стоп». И приходит на память, как я участвовал в одном из таких концертов. Учился я, по-моему, тогда в первом классе. Требовалось выступить местному школьнику на концерте с номером, лучше с песней, на русском языке. Выбор пал на меня, т.к. я свободно разговаривал на русском языке и неплохо пел. Пригласили меня учителя, пионервожатые, во главе с Верой Сергеевной БУЦКЕ (учительница немецкого языка и пианистка) на «прослушку». Спросили, знаю ли песни на русском языке и получили от меня утвердительный ответ. Попросили спеть, и я запел: «Ты помнишь тот Ванинский порт и вид пароходов угрюмый…» Наступила тишина и вдруг все хором закричали: «Хватит, хватит!» Я понял, что песня моя уважаемому жюри не понравилась. Послышались голоса: «Ещё знаешь песни?» У меня репертуар был очень широкий. Мы с моей любимой сестрёнкой Капой, долгими зимними вечерами пели дуэтом все песни из Песенников малоформатных размеров. Петь научила меня Капуся. Но мне почему-то захотелось удивить всех тем, что знаю песни не только из Песенников. Я запел вторую песню: «Здесь под солнцем чужим, я как гость нежеланный…». Чаша терпения уважаемого жюри переполнилась, закричали опять: «Хватит, хватит!..» и стали совещаться. До сих пор не помню, кто «подарил» мне эти песни и откуда они появились. Вера Сергеевна ласковым голосом начала уточнять какие ещё песни я знаю. Я из репертуара песенника назвал песню «Летят перелетные птицы». Все очень обрадовались и попросили спеть, что я и выполнил с превеликим удовольствием, что угодил жюри. Меня похвалили и попросили спеть под аккомпанемент Веры Сергеевны на пианино. Здесь всех ожидала неудача. Я слушал игру Веры Сергеевны и никак не мог попасть под ритм, опаздывал. Долго помучили меня, потом поступило предложение выступать без музыкального сопровождения. Предложение мне понравилось, понял, что больше не будут мучать. Но тут появилась какая-то умница и посоветовала заткнуть мне уши ваткой, чтоб я не слышал музыку, а Вера Сергеевна сыграет под меня. Мне заткнули уши, я пел как мне хочется и, по моим наблюдениям, фокус видимо удался, так как я видел, а не слышал аплодисменты. Меня строго настрого проинструктировали, чтоб я не вздумал спеть какую-нибудь другую песню, когда вызовут на «бис», почему-то они были уверены в этом.

Но на деле получилось не так, как было задумано. Меня держали за кулисами с заткнутыми ваткой ушами как пуделя на поводке и после объявления номера должны были мне дать команду «На сцену!» методом физического выталкивания из-за кулис. В связи с тем, что я не слышал ничего, увидел, как публика зааплодировала и краем глаза видел, как лёгкими шагами рулила Вера Сергеевна к пианино. Я очень громко запел и, видимо, рановато, Вера Сергеевна оказалась на полпути к пианино. Вижу, публика смеётся и аплодирует. Внутренне я возмущен, ведь еще не закончил петь, а они уже аплодируют. Так они не дадут мне и песню допеть. Дело в том, что конферансье объявила, что аккомпанирует на пианино Вера Сергеевна Буцке, а я без музсопровеждения начал свой номер. Публика сообразила несинхронность наших действий и было ей очень весело слушать «соло» маленького, нарядно одетого, кудрявого якутенка на русском языке, тем более такой популярной в то время патриотической песни. Мне даже вручили скромный подарок в виде набора акварельной художественной краски с кисточкой в металлической красивой коробочке и альбом для рисования. Это было мое первое в жизни выступление на сцене и даже очень успешное.

И с тех пор я был постоянным участником худсамодеятельности школы в роли и певца, и декламатора стихотворений, и исполнителя ролей в спектаклях, затем и исполнителя музыкальных произведений на балалайке, гармони, баяне, гитаре и ударных инструментах. В школьном оркестре под руководством Леонида Васильевича БЕРЕЗКИНА я был постоянным ударником. История с песней «Летят перелетные птицы» имела продолжение в 90-х годах в Турции. Но об этом несколько позже

Так вот, перед отъездом мне именно хотелось посетить своих уважаемых учителей. На летнее время в Нюрбе остались только из числа местных, а именно Василий Николаевич Золотарев и Василий Семёнович Павлов. Мне это показалось особенно знаковым – оба офицеры и фронтовики. Остальные учителя находились в отпусках с выездом на «юга», в то время говорили между собой именно так. Из учительниц мне обязательно нужно было попрощаться с моей самой авторитетной для меня, уважаемой, любимой Любовь Николаевной КОЛОКОЛЬЦЕВОЙ, но она, как правило, на лето каждый год выезжала в отпуск и ее на месте не оказалось. В то время она жила рядом со школой в красивом «учительском» доме. Полдома занимала семья постоянного завуча школы, легендарного педагога того времени Павла Леонидовича КУГАЕВСКОГО, а во второй половине дома проживали супруги Василий Николаевич ЗОЛОТАРЕВ с Риммой Николаевной РАЗГУЛИНОЙ. В той же половине дома на общей кухне с Золотаревыми в малюсенькой комнатке ютилась Л.Н. Колокольцева.

Когда я пришел к Василию Николаевичу, то на месте его не оказалось. Римма Николаевна сказала, что он руководит пионерским лагерем, который находился в то время в красивой берёзовой роще напротив парка в сторону порта. По-моему, это был уже вполне цивилизованный лагерь от Амакинской экспедиции, а не такой, в котором я «отдыхал» будучи пионером на Дальнем Убаяне на красивейшем песчаном берегу родного Вилюя, заросшем тальником (ивняком речным) с особым, взбудораживающим запахом.

Лагерь был палаточным. При интенсивных осадках в виде дождя палатки протекали. Воспитателями были стажёры-студенты Якутского пединститута. Утренняя побудка с подъемом флага под бой барабана и звуки пионерского горна. Если бой барабана у нас получался с хорошим ритмом и звуком, то звуки, извлекаемые из горна, требовали от нас высочайшего напряжения и диапазон воспроизводимых нот был очень ограничен. В общем, наша игра на горне не шла ни в какое сравнение с игрой знаменитого Армстронга на трубе. Мундштук горна хранился только у горниста. Но были мастера ребята, которые могли извлекать невразумительные звуки из этого горна даже без мундштука. Незаменимыми барабанщиками и горнистами были Костя ТАТАРИНОВ (сын семьи педагогов ТАТАРИНОВЫХ) и я. Отход ко сну тоже сопровождался игрой барабана и горна со спуском красного флага.

Рядом с нашим лагерем находился лагерь от Амакинки. Мы жили с соседями очень дружно. Каждый вечер устраивали спортивные соревнования. Страсти кипели. У них дети были почему-то старше нас и в основном они выходили победителями по основным видам спорта, за исключением национальных видов.

Василия Николаевича застал я в лагере. Он был очень рад нашей встрече. Долго с ним беседовали. Он приходился из кочайских пашенных, земляк нашей Мамы и даже приходился по какой-то линии нам каким-то родственником. Как наша Мама говорила – кочайские все родственники. В то время мы не вникали в степень родства родственников, в общем назывались «уруу» (родственник). На этом заканчивались подробности степени родства. Я до сих сожалею, что при жизни Мамы подробно не ознакомился со степенями родства с многочисленными родственниками старшего поколения, которые относятся к первопоселенцам Кочая.

Василия Семёновича застал дома. Инвалид войны, передвигающийся на протезе нижней конечности, вел малоподвижный образ жизни. Он был неимоверно рад моему посещению. Тоже долго беседовали. Из бесед с двумя моими учителями-фронтовиками я уяснил их поддержку моему выбору профессии. Оба утверждали, что на фронте завидовали лётчикам, восхищались их подвигами и благодарили их за поддержку войск на поле боя и прикрытие их от воздушного нападения. Наставления их запомнились мне на всю жизнь. Они заключались в том, чтобы не забывать свою родную школу, которая дала первоначальные знания и навыки для дальнейшей жизни, не подводить своих учителей. Запомнить, что ты вдали от малой Родины будешь представлять свой народ. Своего рода ты будешь выступать в роли его полпреда. По тебе будут судить о всем твоём народе. Куда бы не забросила тебя судьба, достойно представлять свою малую Родину. Формулировка их наставлений – моя, она вытекает именно из душевных бесед со своими мудрыми наставниками-земляками, которые в жизни прошли именно сложный путь и побыли в такой шкуре. Их наставления для меня, молодого человека, были их жизненным кредо, позволившие выжить на войне, вдалеке от малой Родины, среди многочисленных, многонациональных воинов, сплочённых одной мечтой – победить врага.

Это были не наставления в прямом смысле слова. Я их отфильтровал и сформулировал для себя из долгой дружеской беседы с моими уважаемыми учителями. Они не звучали из их уст как инструктаж, как указания или тем более как руководство к действию. Они были тонко вплетены в содержание беседы, проходили красной нитью в их пожеланиях молодому человеку, выбравшему профессию защитника Родины, не были назойливы и столь категоричны. Умели наши старшие товарищи выражать свои советы, пожелания в такой тонкой форме, что они запоминались нам на всю жизнь. Без формализма, без нравоучений, без всяких премудростей, тактично, простым языком человеческого общения, что доходило собеседнику до самой глубины сердца.

Вот этими «наставлениями» моих старших товарищей я руководствовался всю свою жизнь. Они очень понятны, универсальны во всех случаях жизни. Меняются со временем только исходные данные: когда я учился в училище, всегда в голове вертелась мысль – не подвести свою родную школу, своих учителей, когда учился в академии – не подвести свое родное училище, в дальнейшей службе, среди выпускников других академий, – не подвести свою родную академию, звание «гагаринца», «монинца», как называют нас в военной среде, при общении на переговорах, совещаниях, заседаниях с офицерами других государств – не подвести звание советского, российского офицера. Это дисциплинирует внутренне человека и помогает достойно решать поставленные перед ним задачи.

Вся моя учеба в военных ВУЗах, служба в ВВС прошли в многонациональных, интернациональных военных коллективах. Я никогда не забывал, что являюсь представителем малочисленного северного народа и по мне судят о всем моем народе. Для многих, возможно, я казался экзотичным курсантом, офицером, тем более летчиком. Среди представителей других национальностей, по образованности, культуре, менталитету, незакомплексованности, весу и росту я был ближе всех к представителям титульной нации Советского Союза, за исключением разреза глаз. Как тут не вспомнить слова Владимира Семёновича Высоцкого: «Я вышел ростом и лицом, спасибо матери с отцом». Не каждый курсант имел рост 178 см, соответствующий росту вес, черные кудрявые волосы, говорящий без акцента на русском языке, пишущий без единой ошибки по-русски и могущий постоять за себя в любых ситуациях, не последний среди курсантов по физической подготовке, к удивлению всех, прекрасно плавающий и прыгающий в воду с 10-ти метровой вышки. Все считали, что на севере холодно, не купаются, не умеют плавать. За время учёбы в армии, все стереотипы, устоявшиеся в армейской среде о народе севера, были мною разбиты наголову своим личным примером, поведением.

Продолжение следует…